которыя требовали очень мало подготовительныхъ свѣдѣній и могли разрабатываться ими у себя дома. Задача одной заключалась въ томъ, чтобы ношеніемъ очковъ съ цвѣтными стеклами вызывать цвѣтную слѣпоту къ лучамъ данной преломляемости и сравнивать получаемые результаты съ извѣстными симптомами врожденной цвѣтной слѣпоты. Другая имѣла изучать вліяніе тетанизаціи кожи на легкія тактильныя раздраженія въ межполюсномъ пространствѣ и внѣ онаго. Обѣ эти работы были въ томъ же году напечатаны по-русски, а въ слѣдующемъ по-нѣмецки.
Третьимъ событіемъ этого года была попытка Н. Н. Зинина ввести меня въ академію наукъ, начавшаяся безъ всякаго вѣдома съ моей стороны. Разскажу ее въ томъ видѣ, въ какомъ я узналъ о ней, хотя и не вполнѣ, впослѣдствіи. Каѳедру анатоміи и физіологіи занималъ въ академіи знаменитый Бэръ и, вѣроятно, хотѣлъ приготовить себѣ преемника, потому что до меня дошли позднѣе слухи, что кандидатомъ на это мѣсто онъ прочилъ Кюне. Должно быть, русская партія этому воспротивилась и выставила съ своей стороны меня, какъ возможнаго кандидата. Повидимому, Бэръ долженъ былъ уступить, но уступилъ условно, отложивъ вопросъ до болѣе подробнаго знакомства со мной. Вѣроятно, съ этою цѣлью старому академику Брандту, читавшему въ медицинской академіи зоологію, было поручено пригласить меня бывать у него въ качествѣ товарища по медицинской академіи. Иначе я не могу объяснить, откуда у него могло явиться такое желаніе — не изъ-за экзамена же, столь блистательно выдержаннаго мною у него при поступленіи въ медицинскую академію. Ничего не подозрѣвая, я бывалъ въ его семьѣ въ назначенные дни нѣсколько разъ и всегда заставалъ тамъ двухъ академиковъ нѣмцевъ — Шиффнера и Куника. Бесѣды происходили, конечно, на нѣмецкомъ языкѣ, но безъ всякихъ ощутимыхъ подходовъ узнать мой образъ мыслей или степень моей учености. Кажется, это была проба на степень моей культурности, потому что объ учености наводились справки у нѣмецкихъ профессоровъ — много позднѣе Пфлюгеръ сказалъ мнѣ это прямо. Вѣроятно, по полученіи такихъ справокъ, Зининъ сказалъ однажды, что мнѣ, какъ физіологу, слѣдуетъ представиться такому знаменитому и почтенному представителю той же науки въ Россіи, какъ Бэръ, и свозилъ меня къ нему на поклонъ. Вслѣдъ затѣмъ онъ же объявилъ мнѣ, что меня хотятъ выбрать въ академію. Зная себѣ настоящую цѣну, я понялъ, что меня выбираютъ по поговоркѣ: на безрыбьи и ракъ рыба; къ тому же я не имѣлъ никакихъ основаній думать, что окажусь достойнымъ такой высокой чести и послѣдующей дѣятельности; жить же съ красными
