фессора на низенькой платформѣ. Я получилъ позволеніе работать за этимъ столомъ. За всю зиму моего пребыванія тамъ въ лабораторіи, кромѣ Бернара и его помощника Леконта, находился только старый отставной военный врачъ M. Rancheval, горячій поклонникъ Бернара, и я. Этотъ одинокій безсемейный старикъ, вѣроятно, скучалъ дома и ежедневно приходилъ въ лабораторію. Бернаръ относился къ нему съ ласковой усмѣшкой, давалъ ему иногда въ руки пинцетъ, чтобы онъ помогалъ ему при операціяхъ, и видимо доставлялъ этимъ великое удовольствіе старику. Познакомившись со мной, M. Rancheval подсаживался и ко мнѣ во время моихъ опытовъ. Онъ былъ республиканецъ, ярый ненавистникъ Наполеона III, и мы съ нимъ не мало прохаживались насчетъ этого «gredin et coquin du deux décembre». День проходилъ въ лабораторіи слѣдующимъ образомъ. Утромъ, часовъ въ 9-ть являлся я; швейцаръ коллежа отпиралъ входъ въ лабораторію, и я сидѣлъ за лягушками одинъ или въ обществѣ республиканца до прихода Бернара въ его рабочую комнату, что случалось не ранѣе какъ въ 1-мъ часу. Вмѣстѣ съ нимъ появлялся его помощникъ, дѣлались приготовленія къ опытамъ за вивисекціоннымъ столомъ и производились таковые. Я допускался къ нимъ въ качествѣ зрителя и удалялся въ аудиторію по окончаніи оныхъ. Въ это время къ Бернару очень часто приходилъ его другъ Бертело, знаменитый уже и въ то время, но еще не бывшій членомъ академіи, хотя уже былъ профессоромѣ въ Collège de France. При ихъ бесѣдахъ я не присутствовалъ и не былъ даже ни разу представленъ Бертело. Ко мнѣ Бернаръ относился, конечно, вѣжливо, а къ моей работѣ — совершенно безучастно; единственные рѣдкіе случаи нашихъ бесѣдъ состояли въ вопросахъ съ его стороны, какъ смотрятъ въ Германіи на тотъ или другой интересующій его предметъ. (Нужно заметить, что онъ не зналъ нѣмецкаго языка и былъ очень мало знакомъ съ физіологической литературой Германіи; на его лекціяхъ я слышалъ только два нѣмецкихъ имени: Валентина и Вирхова.) Черезъ годъ послѣ меня къ нему пріѣхалъ Кюне; съ этимъ онъ сошелся и черезъ него познакомился съ нѣмцами[1]; это я слышалъ отъ самого Кюне.
- ↑ Все описываемое относится ко времени до нѣмецкаго погрома, когда французы вообще недостаточно цѣнили то, что дѣлалось за предѣлами Франціи; но и въ послѣдующій затѣмъ періодъ недостаточное знаніе французами нѣмецкаго языка все еще продолжало сказываться. Мнѣ доподлинно извѣстно, что въ то время, когда открытіе Кохомъ туберкулина, какъ противочахоточнаго средства, волновало всю Европу, коллеги нашего знаменитаго Мечникова просили его переводить сыпавшіяся въ то время въ Германіи журнальныя статьи.
