для женщинъ, и обѣ мои ученицы, продолжая горѣть желаніемъ жить самостоятельнымъ трудомъ и служить человѣчеству, чуть было не обрекли себя на жизнь въ Киргизскихъ степяхъ. Дѣло въ томъ, что тогда уже было заявлено начальствомъ Оренбургскаго края о желательности имѣть для степного магометанскаго населенія женщинъ-медиковъ, въ виду того, что женщины магометанки упорно уклоняются отъ помощи медиковъ-мужчинъ. Слыша объ этомъ, обѣ молодыя энтузіастки рѣшились дать начальству подписку въ томъ, что онѣ отправляются въ степи, лишь бы имъ позволили учиться въ академіи.
Въ это время онѣ уже имѣли въ карманѣ свидѣтельства о выдержаніи ими экзамена изъ мужского гимназическаго курса. У меня не хватило тогда разсудка понять, что двѣ молодыя женщины, отправляясь въ дикія степи съ полуторамилліоннымъ населеніемъ, обрекаютъ себя на погибель безъ существенной пользы дѣлу, и я подалъ, въ желаемомъ ими смыслѣ, докладную записку тогдашнему директору канцеляріи военнаго министра (впослѣдствіи туркестанскому губернатору) Кауфману. Къ счастію, на эту записку не послѣдовало никакого отвѣта, и мои пріятельницы избавились отъ грозившей имъ бѣды. Говорю это серьезно, потому что, зная ихъ образъ мыслей и настроеніе, увѣренъ, что онѣ отправились бы въ степи, разъ имъ было дано формальное обѣщаніе. За симъ одна изъ нихъ отправилась черезъ годъ учиться медицинѣ заграницу, а другая временно осталась дома и сѣла за переводы, благо была разносторонне образована, знала языки и умѣла писать по-русски.
Между происшествіями 1864 года у меня врѣзалось въ памяти слѣдующее событіе.
Въ Литвѣ въ числѣ взятыхъ въ плѣнъ польскихъ повстанцевъ оказался подпоручикъ русской службы Малевичъ (или Малевскій, не помню), контуженный во время стычки въ голову и привезенный въ Вильну въ безсознательномъ состояніи. По распоряженію Муравьева онъ былъ подвергнуть въ госпиталѣ цѣлому ряду испытаній на притворство; а когда пробы не дали яснаго отвѣта, то вся исторія испытаній была прислана Муравьевымъ въ медицинскую академію на разсмотрѣніе и заключеніе. Разсмотрѣніе всего дѣла академія поручила Балинскому, Боткину и мнѣ.
По доставленному намъ журналу испытаній они заключались въ слѣдующемъ.
За дверью комнаты, гдѣ лежалъ больной, денно и нощно дежурили посмѣнно фельдшера, наблюдая за нимъ черезъ маленькое отверстіе въ двери.
