На первыхъ двухъ курсахъ я учился очень прилежно и велъ трезвую во всѣхъ отношеніяхъ жизнь; а съ переходомъ на 3-й курсъ свихнулся въ самомъ началѣ года въ сторону и отъ медицины, и отъ трезваго образа жизни.
Виной моей измѣны медицинѣ было то, что я не нашелъ въ ней, чего ожидалъ — вмѣсто теорій голый эмпиризмъ.
Первымъ толчкомъ къ этому послужили лекціи частной патологіи и терапіи профессора Николая Силыча Топорова, — лекціи по предмету, казавшемуся мнѣ самымъ главнымъ. Онъ рекомендовалъ намъ французскій учебникъ Гризолля и на своихъ лекціяхъ очень часто цитировалъ его словами «нашъ авторъ». Купивъ эту книгу, начинающуюся, сколько помню, описаніемъ горячечныхъ болѣзней, читаю… и изумляюсь — въ книгѣ нѣтъ ничего, кромѣ перечисленія причинъ заболѣванія, симптомовъ болѣзни, ея исходовъ и способовъ лѣченія; а о томъ, какъ изъ причины развивается болезнь, въ чемъ ея сущность и почему въ болѣзни помогаетъ то или другое лѣкарство, ни слова. Думаю: видно, Николай Силычъ и Гризолль устарѣли, пойду-ка я къ медицинской звѣздѣ, Алексѣю Ивановичу Полунину, и спрошу его, по какой книгѣ мнѣ учиться. Алексѣй Ивановичъ действительно не одобряетъ Гризолля и говоритъ мнѣ: «возьмите-съ сочиненіе Канштатта». Бѣгу къ единственному тогда нѣмецкому книгопродавцу Дейбнеру (кажется, на Б. Лубянкѣ) и узнаю тамъ, что сочиненіе Канштатта стоитъ нимного нимало 30 руб. — это для студента, живущаго на гроши! Нечего дѣлать, остался при Гризоллѣ, и благо мнѣ, потому что узналъ вскорѣ, что и у Канштатта не много по части интересовавшихъ меня вопросовъ. Нужно, впрочемъ, отдать справедливость лекціямъ Николая Силыча: для тѣхъ, кто не ожидалъ отъ него, какъ я, теоріи болѣзней, онѣ могли быть даже поучительны, потому что, будучи большимъ практикомъ[1], онъ много говорилъ о видѣнныхъ имъ интересныхъ случаяхъ.
Понятно, что и на лекціяхъ фармакологіи и рецептуры, читавшихся на латинскомъ языкѣ нашимъ деканомъ, Николаемъ Богдановичемъ Анке, не было рѣчи о томъ, какъ дѣйствуютъ лѣкарства на организмъ — экспериментальная токсикологія только что начинала развиваться въ Германіи; въ самомъ счастливомъ случаѣ го-
- ↑ Впослѣдствіи, когда мы съ Боткинымъ вспоминали наше студенчество, онъ всегда отзывался о Николаѣ Силычѣ какъ очень умномъ человѣкѣ и хорошемъ практикѣ. Нѣкоторую отсталость его онъ оправдывалъ словами якобы самого Николая Силыча: „Зачѣмъ намъ термометры да микроскопы, была бы смѣтка, мы и безъ нихъ нажили Топоровку“ (на Мал. Молчановкѣ были два дома Топорова, и эту улицу медики прозвали Топоровкой).
