му…“ Тогда он сказал: „Я“… Но больше не мог ничего выговорить. Мать обернулась. Она похудела; в надменности ее тонкого лица светилось новое выражение, подобное возвращенной юности. Она стремительно подошла к сыну; короткий грудной смех, сдержанное восклицание и слезы в глазах, — вот все. Но в эту минуту она жила — сильнее и лучше, чем за всю жизнь. — „Я сразу узнала тебя, о, мой милый, мой маленький!“ — И Грэй, действительно, перестал быть большим. Он выслушал о смерти отца, затем рассказал о себе. Она внимала без упреков и возражений, но, про себя, — во всем, что он утверждал, как истину своей жизни, — видела лишь игрушки, которыми забавляется ее мальчик. Такими игрушками были материки, океаны и корабли.
Грэй пробыл в замке семь дней; на восьмой день, взяв крупную сумму денег, он вернулся в Дубельт и сказал капитану Гопу: „Благодарю. Вы были добрым товарищем. Прощай же, старший товарищ“, — здесь он закрепил истинное значение этого слова жутким, как тиски, рукопожатием, — „теперь я буду плавать отдельно, на собственном корабле“. — Гоп вспыхнул, плю-
