что за солдаты! Первыя слова, которыя они услышали, когда открыли ихъ домикъ-коробку были: „Ахъ, оловянные солдатики!“ Это закричалъ, хлопая въ ладоши, маленькій мальчикъ, которому подарили оловянныхъ солдатиковъ въ день его рожденія. Онъ сейчасъ же принялся разставлять ихъ на столѣ. Всѣ солдатики были совершенно одинаковы, кромѣ одного, который былъ объ одной ногѣ. Его отливали послѣднимъ, и олова немножко не хватило, но онъ стоялъ на своей одной ногѣ такъ же твердо, какъ другіе на двухъ; и онъ-то какъ разъ и оказался самымъ замѣчательнымъ изъ всѣхъ.
На столѣ, гдѣ очутились солдатики, было много разныхъ игрушекъ, но больше всего бросался въ глаза чудесный дворецъ изъ картона. Сквозь маленькія окна можно было видѣть дворцовыя покои; передъ самымъ дворцомъ, вокругъ маленькаго зеркальца, которое изображало озеро, стояли деревца, а по озеру плавали и любовались своимъ отраженіемъ восковые лебеди. Все это было чудо, какъ мило, но милѣе всего была барышня, стоявшая на самомъ порогѣ дворца. Она была вырѣзана изъ бумаги и одѣта въ юбочку изъ тончайшаго батиста; черезъ плечо у нея шла узенькая голубая ленточка въ видѣ шарфа, а на груди сверкала розетка величиною съ лицо самой барышни. Барышня стояла на одной ножкѣ, вытянувъ руки,—она была танцовщицей—а другую ногу подняла такъ высоко, что нашъ солдатикъ совсѣмъ не могъ видѣть ея, и подумалъ, что красавица тоже одноногая, какъ онъ.
„Вотъ бы мнѣ жена!“—подумалъ онъ.—„Только она, какъ видно, изъ знатныхъ, живетъ во дворцѣ, а у меня только и есть, что коробка, да и то въ ней насъ набито двадцать пять штукъ,—ей тамъ не мѣсто! Но познакомиться все же не мѣшаетъ“.
И онъ притаился за табакеркой, которая стояла тутъ же на столѣ; отсюда ему отлично было видно прелестную танцовщицу, которая все стояла на одной ногѣ, не теряя равновѣсія.
Поздно вечеромъ всѣхъ другихъ оловянныхъ солдатиковъ уложили въ коробку, и всѣ люди въ домѣ полегли спать. Теперь игрушки сами стали играть „въ гости“, „въ войну“ и „въ балъ“. Оловянные солдатики принялись стучать въ стѣнки коробки, — они тоже хотѣли играть, да не могли приподнять крышки. Орѣшный щелкунъ кувыркался, грифель плясалъ по
что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. Он сейчас же принялся расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был об одной ноге. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твёрдо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех.
На столе, где очутились солдатики, было много разных игрушек, но больше всего бросался в глаза чудесный дворец из картона. Сквозь маленькие окна можно было видеть дворцовые покои; перед самым дворцом, вокруг маленького зеркальца, которое изображало озеро, стояли деревца, а по озеру плавали и любовались своим отражением восковые лебеди. Всё это было чудо, как мило, но милее всего была барышня, стоявшая на самом пороге дворца. Она была вырезана из бумаги и одета в юбочку из тончайшего батиста; через плечо у неё шла узенькая голубая ленточка в виде шарфа, а на груди сверкала розетка величиною с лицо самой барышни. Барышня стояла на одной ножке, вытянув руки, — она была танцовщицей — а другую ногу подняла так высоко, что наш солдатик совсем не мог видеть её, и подумал, что красавица тоже одноногая, как он.
«Вот бы мне жена!» — подумал он. — «Только она, как видно, из знатных, живёт во дворце, а у меня только и есть, что коробка, да и то в ней нас набито двадцать пять штук, — ей там не место! Но познакомиться всё же не мешает».
И он притаился за табакеркой, которая стояла тут же на столе; отсюда ему отлично было видно прелестную танцовщицу, которая всё стояла на одной ноге, не теряя равновесия.
Поздно вечером всех других оловянных солдатиков уложили в коробку, и все люди в доме полегли спать. Теперь игрушки сами стали играть «в гости», «в войну» и «в бал». Оловянные солдатики принялись стучать в стенки коробки, — они тоже хотели играть, да не могли приподнять крышки. Орешный щелкун кувыркался, грифель плясал по
