вотъ тебѣ блажь въ голову и лѣзетъ! Неси-ка яйца, или мурлычь, дурь-то и пройдетъ!
— Ахъ, плавать по водѣ такъ пріятно!—сказалъ утенокъ.—А что за наслажденіе нырять въ самую глубь съ головой!
— Хорошо наслажденіе!—сказала курица.—Ты совсѣмъ рехнулся! Спроси у кота, онъ умнѣе всѣхъ, кого я знаю, нравится-ли ему плавать или нырять! О себѣ самой я ужъ не говорю! Спроси, наконецъ, у нашей старушки-госпожи, умнѣе ея нѣтъ никого въ свѣтѣ! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять съ головой?
— Вы меня не понимаете!—сказалъ утенокъ.
— Если ужъ мы не понимаемъ, такъ кто тебя и пойметъ! Что-жъ, ты хочешь быть умнѣе кота и госпожи, не говоря уже обо мнѣ? Не дури, а благодари-ка лучше Создателя за все, что для тебя сдѣлали! Тебя пріютили, пригрѣли, тебя окружаетъ такое общество, въ которомъ ты можешь чему-нибудь научиться, но ты пустая голова, и говорить-то съ тобой не стоитъ! Ужъ повѣрь мнѣ! Я желаю тебѣ добра, потому и браню тебя; по этому всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать, да пускать искры!
— Я думаю, мнѣ лучше уйти отсюда, куда глаза глядятъ!—сказалъ утенокъ.
— И съ Богомъ!—отвѣчала курица.
И утенокъ ушелъ, плавалъ и нырялъ съ головой, но всѣ животныя попрежнему презирали его за безобразіе.
Настала осень; листья на деревьяхъ пожелтѣли и побурѣли; вѣтеръ подхватывалъ и кружилъ ихъ по воздуху; наверху, въ небѣ, стало такъ холодно, что тяжелыя облака сѣяли градомъ и снѣгомъ, а на изгороди сидѣлъ воронъ и каркалъ отъ холода во все горло. Брр! замерзнешь при одной мысли о такомъ холодѣ! Плохо приходилось бѣдному утенку.
Разъ вечеромъ, когда солнышко еще такъ славно сіяло на небѣ, изъ-за кустовъ поднялась цѣлая стая чудныхъ, большихъ птицъ; утенокъ сроду не видалъ такихъ красавцевъ: всѣ они были бѣлы, какъ снѣгъ, съ длинными, гибкими шеями! То были лебеди. Они испустили какой-то странный крикъ, взмахнули великолѣпными, большими крыльями и полетѣли съ холодныхъ луговъ въ теплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бѣднаго утенка охватило какое-то странное волненіе. Онъ завертѣлся въ водѣ, какъ волчокъ, вытянулъ
вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца, или мурлычь, дурь-то и пройдёт!
— Ах, плавать по воде так приятно! — сказал утёнок. — А что за наслаждение нырять в самую глубь с головой!
— Хорошо наслаждение! — сказала курица. — Ты совсем рехнулся! Спроси у кота, он умнее всех, кого я знаю, нравится ли ему плавать или нырять! О себе самой я уж не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки-госпожи, умнее её нет никого в свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять с головой?
— Вы меня не понимаете! — сказал утёнок.
— Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймёт! Что ж, ты хочешь быть умнее кота и госпожи, не говоря уже обо мне? Не дури, а благодари-ка лучше Создателя за всё, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, тебя окружает такое общество, в котором ты можешь чему-нибудь научиться, но ты пустая голова, и говорить-то с тобой не стоит! Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя; по этому всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать, да пускать искры!
— Я думаю, мне лучше уйти отсюда, куда глаза глядят! — сказал утёнок.
— И с Богом! — отвечала курица.
И утёнок ушёл, плавал и нырял с головой, но все животные по-прежнему презирали его за безобразие.
Настала осень; листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху; наверху, в небе, стало так холодно, что тяжёлые облака сеяли градом и снегом, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во всё горло. Брр! замёрзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утёнку.
Раз вечером, когда солнышко ещё так славно сияло на небе, из-за кустов поднялась целая стая чудных, больших птиц; утёнок сроду не видал таких красавцев: все они были белы, как снег, с длинными, гибкими шеями! То были лебеди. Они испустили какой-то странный крик, взмахнули великолепными, большими крыльями и полетели с холодных лугов в тёплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бедного утёнка охватило какое-то странное волнение. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул