И блоха и кузнечикъ полагали, такимъ образомъ, что достаточно зарекомендовали себя въ качествѣ приличной партіи для принцессы.
Гусекъ-скакунокъ не сказалъ ничего, но о немъ говорили, что онъ зато много думаетъ. А придворный песъ, какъ только обнюхалъ его, такъ и сказалъ, что гусекъ-скакунокъ изъ очень хорошаго семейства. Старый же придворный совѣтникъ, который получилъ три ордена за умѣніе молчать, увѣрялъ, что гусекъ-скакунокъ отличается пророческимъ даромъ: по его спинѣ можно узнать, мягкая или суровая будетъ зима, а этого нельзя узнать даже по спинѣ самого составителя календарей!
— Я пока ничего не скажу!—сказалъ старый король.—Но у меня свои соображенія!
Теперь оставалось только прыгать.
Блоха прыгнула, да такъ высоко, что никто и не видалъ—какъ, и потому стали говорить, что она вовсе не прыгала; но это было нечестно. Кузнечикъ прыгнулъ вдвое ниже и угодилъ королю прямо въ лицо, и тотъ сказалъ, что это очень гадко.
Гусекъ-скакунокъ долго стоялъ и думалъ; въ концѣ-концовъ подумали, что онъ вовсе не умѣетъ прыгать.
— Только бы ему не сдѣлалось дурно!—сказалъ придворный песъ и принялся опять обнюхивать его.
Прыгъ! и гусекъ-скакунокъ маленькимъ косымъ прыжкомъ очутился прямо на колѣняхъ у принцессы, которая сидѣла на низенькой золотой скамеечкѣ.
Тогда король сказалъ:
— Выше всего допрыгнуть до моей дочери,—въ этомъ, вѣдь, вся суть; но чтобы додуматься до этого, нужно быть головой, и гусекъ-скакунокъ доказалъ, что онъ—голова. И голова съ мозгами!
И гуську-скакунку досталась принцесса.
— Я все-таки выше всѣхъ прыгнула!—сказала блоха.—Но все равно, пусть остается при своемъ дурацкомъ гуськѣ съ палочкой и смолой! Я прыгнула выше всѣхъ, но на этомъ свѣтѣ надо имѣть крупное тѣло, чтобы тебя замѣтили!
И блоха поступила волонтеромъ въ чужеземное войско и, говорятъ, нашла тамъ смерть.
Кузнечикъ расположился въ канавкѣ и принялся пѣть о томъ, какъ идутъ дѣла на бѣломъ свѣтѣ. И онъ тоже говорилъ:
— Да, прежде всего тѣло! Одно тѣло!
И блоха и кузнечик полагали, таким образом, что достаточно зарекомендовали себя в качестве приличной партии для принцессы.
Гусёк-скакунок не сказал ничего, но о нём говорили, что он зато много думает. А придворный пёс, как только обнюхал его, так и сказал, что гусёк-скакунок из очень хорошего семейства. Старый же придворный советник, который получил три ордена за умение молчать, уверял, что гусёк-скакунок отличается пророческим даром: по его спине можно узнать, мягкая или суровая будет зима, а этого нельзя узнать даже по спине самого составителя календарей!
— Я пока ничего не скажу! — сказал старый король. — Но у меня свои соображения!
Теперь оставалось только прыгать.
Блоха прыгнула, да так высоко, что никто и не видал — как, и потому стали говорить, что она вовсе не прыгала; но это было нечестно. Кузнечик прыгнул вдвое ниже и угодил королю прямо в лицо, и тот сказал, что это очень гадко.
Гусёк-скакунок долго стоял и думал; в конце концов подумали, что он вовсе не умеет прыгать.
— Только бы ему не сделалось дурно! — сказал придворный пёс и принялся опять обнюхивать его.
Прыг! и гусёк-скакунок маленьким косым прыжком очутился прямо на коленях у принцессы, которая сидела на низенькой золотой скамеечке.
Тогда король сказал:
— Выше всего допрыгнуть до моей дочери, — в этом, ведь, вся суть; но чтобы додуматься до этого, нужно быть головой, и гусёк-скакунок доказал, что он — голова. И голова с мозгами!
И гуську-скакунку досталась принцесса.
— Я всё-таки выше всех прыгнула! — сказала блоха. — Но всё равно, пусть остаётся при своём дурацком гуське с палочкой и смолой! Я прыгнула выше всех, но на этом свете надо иметь крупное тело, чтобы тебя заметили!
И блоха поступила волонтёром в чужеземное войско и, говорят, нашла там смерть.
Кузнечик расположился в канавке и принялся петь о том, как идут дела на белом свете. И он тоже говорил:
— Да, прежде всего тело! Одно тело!