двинула перышки и поцѣловала ее прямо въ закрытые глазки. „Можетъ быть, эта самая такъ чудесно распѣвала лѣтомъ!—подумала дѣвочка.—Сколько радости доставила ты мнѣ, милая, хорошая птичка!“
Кротъ опять заткнулъ дыру въ потолкѣ и проводилъ дамъ обратно. Но дѣвочкѣ не спалось ночью. Она встала съ постельки, сплела изъ сухихъ былинокъ большой, славный коверъ, снесла его въ галлерею и завернула въ него мертвую птичку; потомъ отыскала у полевой мыши пуху и обложила имъ всю ласточку, чтобы ей было потеплѣе лежать на холодной землѣ.
— Прощай, миленькая птичка,—сказала Лизокъ съ вершокъ:—прощай! Спасибо тебѣ за то, что ты такъ чудесно пѣла мнѣ лѣтомъ, когда всѣ деревья были такія зеленыя, а солнышко такъ славно грѣло!
И она склонила головку на грудь птички, но вдругъ испугалась: внутри что-то застучало. Это забилось сердечко птицы,—она была не совсѣмъ мертвая, а только окоченѣла отъ холода, теперь же согрѣлась и ожила.
Осенью ласточки улетаютъ въ теплые края, а если которая запоздаетъ, то отъ холода живо окоченѣетъ, упадетъ замертво на землю, и ее засыплетъ холоднымъ снѣгомъ.
Дѣвочка вся задрожала отъ испуга,—птица, вѣдь, была, въ сравненіи съ крошкой, просто великаномъ—но все-таки собралась съ духомъ, еще больше закутала ласточку, потомъ сбѣгала, принесла листокъ мяты, которымъ закрывалась, вмѣсто одѣяла, сама, и покрыла имъ головку птички.
На слѣдующую ночь Лизокъ съ вершокъ опять потихоньку пробралась къ ласточкѣ. Птичка совсѣмъ ужъ ожила, только была еще очень слаба и еле-еле открыла глазки, чтобы посмотрѣть на дѣвочку, которая стояла передъ нею съ кусочкомъ гнилушки въ рукахъ,—другого фонаря у нея не было.
— Благодарю тебя, милая крошка!—сказала больная ласточка.—Я такъ славно согрѣлась. Скоро я совсѣмъ поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
— Ахъ,—сказала дѣвочка:—теперь такъ холодно, идетъ снѣгъ! Останься лучше въ своей теплой постелькѣ, я буду ухаживать за тобой.
И Лизокъ съ вершокъ принесла птичкѣ воды въ цвѣточномъ лепесткѣ. Ласточка попила и разсказала дѣвочкѣ, какъ поранила себѣ крылышко о терновый кустъ и потому не могла уле-
двинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глазки. «Может быть, эта самая так чудесно распевала летом! — подумала девочка. — Сколько радости доставила ты мне, милая, хорошая птичка!»
Крот опять заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно. Но девочке не спалось ночью. Она встала с постельки, сплела из сухих былинок большой, славный ковёр, снесла его в галерею и завернула в него мёртвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле.
— Прощай, миленькая птичка, — сказала Лизок с вершок: — прощай! Спасибо тебе за то, что ты так чудесно пела мне летом, когда все деревья были такие зелёные, а солнышко так славно грело!
И она склонила головку на грудь птички, но вдруг испугалась: внутри что-то застучало. Это забилось сердечко птицы, — она была не совсем мёртвая, а только окоченела от холода, теперь же согрелась и ожила.
Осенью ласточки улетают в тёплые края, а если которая запоздает, то от холода живо окоченеет, упадёт замертво на землю, и её засыплет холодным снегом.
Девочка вся задрожала от испуга, — птица, ведь, была, в сравнении с крошкой, просто великаном — но всё-таки собралась с духом, ещё больше закутала ласточку, потом сбегала, принесла листок мяты, которым закрывалась, вместо одеяла, сама, и покрыла им головку птички.
На следующую ночь Лизок с вершок опять потихоньку пробралась к ласточке. Птичка совсем уж ожила, только была ещё очень слаба и еле-еле открыла глазки, чтобы посмотреть на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, — другого фонаря у неё не было.
— Благодарю тебя, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так славно согрелась. Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
— Ах, — сказала девочка: — теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, я буду ухаживать за тобой.
И Лизок с вершок принесла птичке воды в цветочном лепестке. Ласточка попила и рассказала девочке, как поранила себе крылышко о терновый куст и потому не могла уле-
