холоднѣе, чѣмъ въ городѣ. Рѣзкій вѣтеръ носился надъ снѣжными полянами. Крестьянинъ въ большихъ, теплыхъ рукавицахъ ѣхалъ на саняхъ, похлопывая руки одна о другую, чтобы выколотить изъ нихъ морозъ; кнутъ лежалъ у него на колѣняхъ, но исхудалыя лошади бѣжали рысью; паръ такъ и валилъ отъ нихъ. Снѣгъ хрустѣлъ подъ полозьями, а воробьи прыгали по саннымъ колеямъ и мерзли.
— Пипъ! Когда же придетъ весна? Зима тянется что-то ужъ больно долго!
— Больно долго!—послышалось съ высокаго холма, занесеннаго снѣгомъ, и эхомъ прокатилось по полямъ. Можетъ статься, это и было только эхо, а можетъ быть и голосъ диковиннаго старика, сидѣвшаго на холмѣ на кучѣ снѣга. Старикъ былъ бѣлъ, какъ лунь, съ бѣлыми волосами и бородою, и одѣтъ во что-то вродѣ бѣлаго крестьянскаго тулупа. На блѣдномъ лицѣ его такъ и горѣли большіе, свѣтлые глаза.
— Что это за старикъ?—спросили воробьи.
— Я знаю его!—сказалъ старый воронъ, сидѣвшій на плетнѣ; онъ снисходительно сознавалъ, что „всѣ мы—мелкія пташки передъ Творцомъ“, и потому благосклонно взялся разъяснить воробьямъ ихъ недоумѣніе.—Я знаю, кто онъ. Это—Зима, старый прошлогодній повелитель. Онъ вовсе не умеръ еще, какъ говоритъ календарь и назначенъ регентомъ до появленія молодого принца, Весны. Да, Зима еще правитъ у насъ царствомъ! У! Что, дрогнете, небось, малыши?
— Ну, не говорилъ-ли я,—сказалъ самый маленькій воробышекъ:—что календарь—пустая человѣчья выдумка! Онъ совсѣмъ не приноровленъ къ природѣ. Да и развѣ у людей есть какое-нибудь чутье? Ужъ предоставили бы они распредѣлять времена года намъ,—мы потоньше, почувствительнѣе ихъ созданы!
Прошла недѣля, другая. Лѣсъ уже почернѣлъ, ледъ на озерѣ сталъ походить на застывшій свинецъ, облака… нѣтъ, какія тамъ облака?—сплошной туманъ окуталъ всю землю. Большія черныя воро̀ны летали стаями, но молча; все въ природѣ словно погрузилось въ тяжелый сонъ. Но вотъ, по озеру скользнулъ солнечный лучъ, и ледъ заблестѣлъ, какъ расплавленное олово. Снѣжный покровъ на поляхъ и на холмахъ уже потерялъ свой блескъ, но бѣлая фигура старика-Зимы сидѣла еще на прежнемъ мѣстѣ, устремивъ взоръ къ югу. Онъ и не замѣчалъ, что
холоднее, чем в городе. Резкий ветер носился над снежными полянами. Крестьянин в больших, тёплых рукавицах ехал на санях, похлопывая руки одна о другую, чтобы выколотить из них мороз; кнут лежал у него на коленях, но исхудалые лошади бежали рысью; пар так и валил от них. Снег хрустел под полозьями, а воробьи прыгали по санным колеям и мёрзли.
— Пип! Когда же придёт весна? Зима тянется что-то уж больно долго!
— Больно долго! — послышалось с высокого холма, занесённого снегом, и эхом прокатилось по полям. Может статься, это и было только эхо, а может быть и голос диковинного старика, сидевшего на холме на куче снега. Старик был бел, как лунь, с белыми волосами и бородою, и одет во что-то вроде белого крестьянского тулупа. На бледном лице его так и горели большие, светлые глаза.
— Что это за старик? — спросили воробьи.
— Я знаю его! — сказал старый ворон, сидевший на плетне; он снисходительно сознавал, что «все мы — мелкие пташки перед Творцом», и потому благосклонно взялся разъяснить воробьям их недоумение. — Я знаю, кто он. Это — Зима, старый прошлогодний повелитель. Он вовсе не умер ещё, как говорит календарь и назначен регентом до появления молодого принца, Весны. Да, Зима ещё правит у нас царством! У! Что, дрогнете, небось, малыши?
— Ну, не говорил ли я, — сказал самый маленький воробышек: — что календарь — пустая человечья выдумка! Он совсем не приноровлен к природе. Да и разве у людей есть какое-нибудь чутьё? Уж предоставили бы они распределять времена года нам, — мы по-тоньше, почувствительнее их созданы!
Прошла неделя, другая. Лес уже почернел, лёд на озере стал походить на застывший свинец, облака… нет, какие там облака? — сплошной туман окутал всю землю. Большие чёрные воро́ны летали стаями, но молча; всё в природе словно погрузилось в тяжёлый сон. Но вот, по озеру скользнул солнечный луч, и лёд заблестел, как расплавленное олово. Снежный покров на полях и на холмах уже потерял свой блеск, но белая фигура старика-Зимы сидела ещё на прежнем месте, устремив взор к югу. Он и не замечал, что
