Страница:Андерсен-Ганзен 1.pdf/385

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана

кружительную глубину, обнимаетъ однимъ молніеноснымъ движеніемъ мысли неизмѣримый, безконечный путь, охватываетъ однимъ взглядомъ всю совокупность безчисленныхъ звѣздныхъ міровъ, свѣтилъ и планетъ, разбросанныхъ въ міровомъ пространствѣ.

Въ такія минуты грѣшника объемлетъ непобѣдимый трепетъ, ему не на что опереться, онъ какъ будто падаетъ стремглавъ въ какую-то безконечную пустоту. Праведникъ же спокойно, какъ дитя, предаетъ духъ свой въ руки Божіи со словами: „да будетъ воля Твоя!“

Но этотъ умирающій не обладалъ душою ребенка; онъ чувствовалъ себя мужемъ. Онъ и не трепеталъ, какъ жалкій грѣшникъ, сознавая, что былъ истинно вѣрующимъ, крѣпко держалъ всѣ завѣты, строго выполнялъ всѣ религіозные обряды; а между тѣмъ, сколько людей—какъ онъ зналъ—шли широкою дорогой грѣха, которая ведетъ прямо въ адъ! И онъ самъ бы готовъ былъ истребить огнемъ и мечемъ здѣсь, на землѣ, ихъ тѣла, какъ были и будутъ истреблены тамъ ихъ души. Его же путь лежалъ прямо къ небесамъ; небесное милосердіе должно было раскрыть передъ нимъ райскія врата, какъ это обѣщано всѣмъ вѣрующимъ.

И душа послѣдовала за ангеломъ Смерти, кинувъ послѣдній прощальный взоръ на ложе, гдѣ, подъ бѣлымъ саваномъ, покоилась ея бренная оболочка, чуждое ей теперь олицетвореніе ея прежняго „я“.

И вотъ, они то летѣли, то шли, не то по какому-то обширному покою, не то по лѣсу, гдѣ природа являлась, однако, подстриженною, подтянутою, подвязанною, искуственною, какъ въ старинныхъ французскихъ садахъ. Тутъ давался маскарадъ.

— Вотъ тебѣ жизнь человѣческая!—сказалъ ангелъ Смерти.

Всѣ фигуры были болѣе или менѣе замаскированы, такъ что не тѣ изъ нихъ собственно были благороднѣйшими или могущественнѣйшими, которыя драпировались въ бархатъ и золото, и не тѣ низшими и ничтожнѣйшими, которыя были одѣты въ рубища бѣдняковъ. Диковинный былъ маскарадъ, что и говорить! А всего диковиннѣе было стараніе каждаго скрыть отъ другихъ что-то такое подъ складками своего платья, и въ то же время распахнуть платье другого, чтобы открыть то, что пряталъ онъ! При удачѣ—изъ-подъ платья всегда выставлялась голова какого-нибудь звѣря: у того — гримасницы-

Тот же текст в современной орфографии

кружительную глубину, обнимает одним молниеносным движением мысли неизмеримый, бесконечный путь, охватывает одним взглядом всю совокупность бесчисленных звёздных миров, свети́л и планет, разбросанных в мировом пространстве.

В такие минуты грешника объемлет непобедимый трепет, ему не на что опереться, он как будто падает стремглав в какую-то бесконечную пустоту. Праведник же спокойно, как дитя, предаёт дух свой в руки Божии со словами: «да будет воля Твоя!»

Но этот умирающий не обладал душою ребёнка; он чувствовал себя мужем. Он и не трепетал, как жалкий грешник, сознавая, что был истинно верующим, крепко держал все заветы, строго выполнял все религиозные обряды; а между тем, сколько людей — как он знал — шли широкою дорогой греха, которая ведёт прямо в ад! И он сам бы готов был истребить огнём и мечом здесь, на земле, их тела, как были и будут истреблены там их души. Его же путь лежал прямо к небесам; небесное милосердие должно было раскрыть перед ним райские врата, как это обещано всем верующим.

И душа последовала за ангелом Смерти, кинув последний прощальный взор на ложе, где, под белым саваном, покоилась её бренная оболочка, чуждое ей теперь олицетворение её прежнего «я».

И вот, они то летели, то шли, не то по какому-то обширному покою, не то по лесу, где природа являлась, однако, подстриженною, подтянутою, подвязанною, искусственною, как в старинных французских садах. Тут давался маскарад.

— Вот тебе жизнь человеческая! — сказал ангел Смерти.

Все фигуры были более или менее замаскированы, так что не те из них собственно были благороднейшими или могущественнейшими, которые драпировались в бархат и золото, и не те низшими и ничтожнейшими, которые были одеты в ру́бища бедняков. Диковинный был маскарад, что и говорить! А всего диковиннее было старание каждого скрыть от других что-то такое под складками своего платья, и в то же время распахнуть платье другого, чтобы открыть то, что прятал он! При удаче — из-под платья всегда выставлялась голова какого-нибудь зверя: у того — гримасницы-