щель, и ее еще чуть-чуть расширили ножемъ, чтобы проходили и серебряныя монеты, покрупнѣе. Такихъ въ свиньѣ лежало цѣлыхъ двѣ, не считая мелкихъ,—она была набита биткомъ и даже не брякала больше, а ужъ дальше этого ни одной свиньѣ съ деньгами идти некуда! Стояла она на шкафу и смотрѣла на все окружающее сверху внизъ,—ей, вѣдь, ничего не стоило купить все это: брюшко у нея было тугое, ну, а такое сознаніе удовлетворитъ хоть кого.
Всѣ окружающіе и имѣли это въ виду, хоть и не говорили о томъ,—у нихъ было о чемъ поговорить и безъ того. Ящикъ комода стоялъ полуоткрытымъ, и оттуда высунулась большая кукла. Она была уже не молода и съ подклеенною шеей. Поглядѣвъ по сторонамъ, она сказала:
— Будемъ играть въ людей,—и то, вѣдь, хорошо!
Поднялась возня, зашевелились даже картины на стѣнахъ, показывая, что и у нихъ есть оборотная сторона, хотя вовсе не имѣли при этомъ въ виду вступать съ кѣмъ либо въ споръ.
Была полночь; въ окна свѣтилъ мѣсяцъ, предлагая всѣмъ даровое освѣщеніе. Участвовать въ игрѣ были приглашены всѣ, даже дѣтская коляска, хотя она и принадлежала къ болѣе громоздкому, низшему сорту игрушекъ.
— Всякъ хорошъ по своему!—говорила она.—Не всѣмъ же быть благородными, надо кому-нибудь и дѣло дѣлать,—какъ говорится!
Свинья съ деньгами одна только получила письменное приглашеніе: она стояла такъ высоко, что устное могло и не дойти до нея—думали игрушки. Она и теперь не отвѣтила, что придетъ, да и не пришла! Нѣтъ, ужъ если ей быть въ компаніи, то пусть устроютъ такъ, чтобы она видѣла все съ своего мѣста. Такъ и сдѣлали.
Кукольный театръ поставили прямо передъ ней,—вся сцена была какъ на ладони. Начать хотѣли комедіей, а потомъ имѣлось въ виду общее угощеніе чаемъ и остроумная игра словами. Съ этого, впрочемъ, и началось. Лошадь-качалка заговорила о тренировкѣ и о чистотѣ породы, дѣтская коляска о желѣзныхъ дорогахъ и силѣ пара,—все это было по ихъ части, такъ кому же было и говорить объ этомъ, какъ не имъ? Комнатные часы держались политики—тики-тики! Они знали, когда надо „ловить моментъ“, но отставали, какъ говорили о нихъ злые языки. Камышевая тросточка гордилась своимъ желѣзнымъ башмачкомъ
щель, и её ещё чуть-чуть расширили ножом, чтобы проходили и серебряные монеты, покрупнее. Таких в свинье лежало целых две, не считая мелких, — она была набита битком и даже не брякала больше, а уж дальше этого ни одной свинье с деньгами идти некуда! Стояла она на шкафу и смотрела на всё окружающее сверху вниз, — ей, ведь, ничего не стоило купить всё это: брюшко у неё было тугое, ну, а такое сознание удовлетворит хоть кого.
Все окружающие и имели это в виду, хоть и не говорили о том, — у них было о чём поговорить и без того. Ящик комода стоял полуоткрытым, и оттуда высунулась большая кукла. Она была уже не молода и с подклеенною шеей. Поглядев по сторонам, она сказала:
— Будем играть в людей, — и то, ведь, хорошо!
Поднялась возня, зашевелились даже картины на стенах, показывая, что и у них есть оборотная сторона, хотя вовсе не имели при этом в виду вступать с кем либо в спор.
Была полночь; в окна светил месяц, предлагая всем даровое освещение. Участвовать в игре были приглашены все, даже детская коляска, хотя она и принадлежала к более громоздкому, низшему сорту игрушек.
— Всяк хорош по своему! — говорила она. — Не всем же быть благородными, надо кому-нибудь и дело делать, — как говорится!
Свинья с деньгами одна только получила письменное приглашение: она стояла так высоко, что устное могло и не дойти до неё — думали игрушки. Она и теперь не ответила, что придёт, да и не пришла! Нет, уж если ей быть в компании, то пусть устроят так, чтобы она видела всё со своего места. Так и сделали.
Кукольный театр поставили прямо перед ней, — вся сцена была как на ладони. Начать хотели комедией, а потом имелось в виду общее угощение чаем и остроумная игра словами. С этого, впрочем, и началось. Лошадь-качалка заговорила о тренировке и о чистоте породы, детская коляска о железных дорогах и силе пара, — всё это было по их части, так кому же было и говорить об этом, как не им? Комнатные часы держались политики — тики-тики! Они знали, когда надо «ловить момент», но отставали, как говорили о них злые языки. Камышовая тросточка гордилась своим железным башмачком
