нельзя развѣять. Я чувствую, какъ отъ нихъ струится лучъ свѣта, согрѣвающій мою душу!
И отецъ увидѣлъ, что сверкающія песчинки бросали яркій лучъ на бѣлую страницу книги Истины, на ту страницу, гдѣ онъ искалъ доказательствъ жизни вѣчной. Онъ взглянулъ на страницу—на ней ослѣпительнымъ блескомъ сіяли четыре буквы, составлявшія одно единственное слово:
Въ ту же минуту рядомъ съ отцомъ очутились и четверо его сыновей. Зеленый листокъ, брошенный вѣтромъ на грудь каждому, пробудилъ въ нихъ тоску по родинѣ, и они вернулись вмѣстѣ съ перелетными птицами, оленями, антилопами и другими лѣсными обитателями. Животныя тоже хотѣли принять участіе въ радости, и почему же нѣтъ, разъ они способны были радоваться?
И вотъ, какъ солнечный лучъ, пробравшійся въ пыльную комнату черезъ узенькую щелочку въ двери, образуетъ косой столбъ сіяющей пыли, такъ и тутъ, но куда легче, воздушнѣй и ярче—сама радуга померкла бы передъ этимъ зрѣлищемъ—подымался отъ сіяющаго слова „Вѣра“ свѣтозарный столбъ песчинокъ истины. Каждая песчинка соединяла въ себѣ свѣтъ истины, блескъ красоты и сіяніе добра, отчего столбъ и свѣтился ярче огненнаго столба—путеводителя Моисея и народа израильскаго въ пустынѣ; онъ былъ мостомъ Надежды, перекидывавшимся отъ Вѣры къ всеобъемлющей, безконечной Любви.
нельзя развеять. Я чувствую, как от них струится луч света, согревающий мою душу!
И отец увидел, что сверкающие песчинки бросали яркий луч на белую страницу книги Истины, на ту страницу, где он искал доказательств жизни вечной. Он взглянул на страницу — на ней ослепительным блеском сияли четыре буквы, составлявшие одно единственное слово:
В ту же минуту рядом с отцом очутились и четверо его сыновей. Зелёный листок, брошенный ветром на грудь каждому, пробудил в них тоску по родине, и они вернулись вместе с перелётными птицами, оленями, антилопами и другими лесными обитателями. Животные тоже хотели принять участие в радости, и почему же нет, раз они способны были радоваться?
И вот, как солнечный луч, пробравшийся в пыльную комнату через узенькую щёлочку в двери, образует косой столб сияющей пыли, так и тут, но куда легче, воздушней и ярче — сама радуга померкла бы перед этим зрелищем — подымался от сияющего слова «Вера» светозарный столб песчинок истины. Каждая песчинка соединяла в себе свет истины, блеск красоты и сияние добра, отчего столб и светился ярче огненного столба — путеводителя Моисея и народа израильского в пустыне; он был мостом Надежды, перекидывавшимся от Веры к всеобъемлющей, бесконечной Любви.
— Ну и обѣдъ былъ вчера!—разсказывала старая мышь другой, не участвовавшей въ пирѣ.—Я сидѣла двадцать первой отъ самого мышинаго царя,—мѣсто довольно почетное! Блюда, скажу я вамъ, были подобраны прекрасно! Затхлый хлѣбъ, жирная кожа отъ окорока, сальныя свѣчи и колбаса, а потомъ то же самое съ начала,—какъ будто два раза пообѣдали! Настроеніе за обѣдомъ было самое оживленное, бол-
— Ну и обед был вчера! — рассказывала старая мышь другой, не участвовавшей в пире. — Я сидела двадцать первой от самого мышиного царя, — место довольно почётное! Блюда, скажу я вам, были подобраны прекрасно! Затхлый хлеб, жирная кожа от окорока, сальные свечи и колбаса, а потом то же самое с начала, — как будто два раза пообедали! Настроение за обедом было самое оживлённое, бол-
