— Посмотримъ, что скажетъ намъ третья?—проговорилъ мышиный царь.
— Пи-пи!—послышался вдругъ пискъ за дверью, и въ кухню стрѣлой влетѣла четвертая мышка, которая считалась погибшею. Она опрокинула палочку съ флеромъ и объявила, что бѣжала день и ночь, ѣхала по желѣзной дорогѣ съ товарнымъ поѣздомъ,—случай такой выдался—и все-таки чуть-чуть не опоздала. Она протолкалась впередъ; видъ у нея былъ довольно растрепанный; палочку свою она потеряла, но языкъ—нѣтъ, и въ ту же минуту принялась имъ работать, словно ее только и ждали, ее и готовились слушать, а до всего остального никому въ свѣтѣ не было и дѣла. Она спѣшила высказаться. Явилась она такъ неожиданно, что никто не успѣлъ и рта разинуть, и съ мыслями собраться, а она ужъ говорила.
Послушаемъ!
— Я прямо направилась въ самый большой городъ!—тараторила она.—Имени его не упомню, я вообще плохо запоминаю имена. Пріѣхала я по желѣзной дорогѣ, а съ вокзала меня, вмѣстѣ съ конфискованными товарами, отвезли въ ратушу. Тамъ я подбѣжала къ тюремщику. Онъ разсказывалъ о своихъ заключенныхъ, особенно объ одномъ, который сидѣлъ за свои необдуманныя слова. Объ этихъ словахъ и толковали, и совѣщались, и читали, и писали!.. „Ай все-то дѣло—супъ изъ колбасной палочки! Но какъ бы бѣднягѣ не поплатиться за него головой!“ прибавилъ тюремщикъ. Конечно, я заинтересовалась этимъ заключеннымъ, улучила минутку, да и прошмыгнула къ нему: какъ ни запирай двери, всегда останется мышиная лазейка! Какой онъ былъ блѣдный, бородатый! Большіе глаза такъ и горѣли. Лампа чадила, но стѣны ужъ привыкли къ этому и больше не чернѣли. Заключенный чертилъ на нихъ разные рисунки и стихи—бѣлымъ на черномъ; я ихъ, впрочемъ, не читала. Скучно ему, я думаю, было, и я явилась желанною гостьей. Онъ сталъ приманивать меня хлѣбными крошками, принялся насвистывать и ласково уговаривать меня; онъ такъ радъ былъ мнѣ! Я почувствовала къ нему довѣріе, и мы скоро стали друзьями. Онъ дѣлился со мной хлѣбомъ и водою, давалъ мнѣ
— Посмотрим, что скажет нам третья? — проговорил мышиный царь.
— Пи-пи! — послышался вдруг писк за дверью, и в кухню стрелой влетела четвёртая мышка, которая считалась погибшею. Она опрокинула палочку с флёром и объявила, что бежала день и ночь, ехала по железной дороге с товарным поездом, — случай такой выдался — и всё-таки чуть-чуть не опоздала. Она протолкалась вперёд; вид у неё был довольно растрёпанный; палочку свою она потеряла, но язык — нет, и в ту же минуту принялась им работать, словно её только и ждали, её и готовились слушать, а до всего остального никому в свете не было и дела. Она спешила высказаться. Явилась она так неожиданно, что никто не успел и рта разинуть, и с мыслями собраться, а она уж говорила.
Послушаем!
