Страница:Андерсен-Ганзен 1.pdf/503

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана

сыру и колбасы, словомъ, жилось мнѣ привольно, но, главнымъ образомъ, признаюсь, привязало меня къ нему хорошее обращеніе. Онъ позволялъ мнѣ бѣгать по своей ладони, по рукѣ, забираться въ рукавъ, цѣпляться за бороду и звалъ меня своимъ маленькимъ другомъ. И я его полюбила,—это, кажется, всегда бываетъ взаимно. Я забыла даже цѣль своего путешествія, а колбасную палочку свою оставила въ щели въ полу; тамъ она и по-сейчасъ! Я и не желала никуда уходить оттуда,—уйди я, у бѣдняги не осталось бы никого на свѣтѣ, а это ужъ больно мало! Я и осталась, но онъ-то не остался! Какъ печально онъ говорилъ со мною передъ разлукою! Далъ мнѣ двойную порцію хлѣба и сырной корки, послалъ мнѣ воздушный поцѣлуй, ушелъ… и больше не вернулся! Я не знаю его исторіи. „Супъ изъ колбасной палочки“ говорилъ сторожъ, я и отправилась къ нему. Но не слѣдовало бы мнѣ довѣряться ему! Онъ, правда, взялъ меня на руки, но потомъ засадилъ въ клѣтку, въ колесо! Одинъ ужасъ! Бѣжишь, бѣжишь, а все ни съ мѣста, только смѣются надъ тобою!

Но у тюремщика была внучка, прелестная крошка съ золотыми кудрями, веселыми глазками и смѣющимся ротикомъ. „Бѣдная мышка!“ сказала она, заглянувъ въ мою гадкую клѣтку, открыла дверцу—я прыгъ на подоконникъ, а оттуда на крышу. „Опять на волѣ! Опять на волѣ!“ только это и вертѣлось у меня въ головѣ, а цѣль путешествія вылетѣла.

Темно было; дѣло шло къ ночи, я и заночевала въ старой башнѣ. Тутъ жилъ сторожъ и сова. Я рѣшила не довѣряться ни тому, ни другой—особенно ей! Она похожа на кошку и очень ошибается, полагая, что мышей слѣдуетъ ѣсть! Но всѣмъ свойственно ошибаться, ошиблась и я: сова оказалась почтенною, въ высшей степени образованною старушкой. Она знала побольше самого сторожа, столько же, сколько я! Совята привязывались къ каждому слову, къ каждой вещи, заводили споры и разговоры. „Полно вамъ стряпать супъ изъ колбасной палочки!“ говорила имъ мать,—строже этого она ужъ выразиться не могла,—она была такою любящею мамашей. Я почувствовала къ ней довѣріе и пискнула изъ щели, гдѣ сидѣла. Довѣріе это ее тронуло, и она пообѣщала мнѣ свое покровительство: ни одинъ звѣрь не смѣлъ теперь меня съѣсть, это сова брала на себя—зимою, когда кормы будутъ плохіе.

Умница она была большая! Она доказала мнѣ, что сторожъ


Тот же текст в современной орфографии

сыру и колбасы, словом, жилось мне привольно, но, главным образом, признаюсь, привязало меня к нему хорошее обращение. Он позволял мне бегать по своей ладони, по руке, забираться в рукав, цепляться за бороду и звал меня своим маленьким другом. И я его полюбила, — это, кажется, всегда бывает взаимно. Я забыла даже цель своего путешествия, а колбасную палочку свою оставила в щели в полу; там она и по-сейчас! Я и не желала никуда уходить оттуда, — уйди я, у бедняги не осталось бы никого на свете, а это уж больно мало! Я и осталась, но он-то не остался! Как печально он говорил со мною перед разлукою! Дал мне двойную порцию хлеба и сырной корки, послал мне воздушный поцелуй, ушёл… и больше не вернулся! Я не знаю его истории. «Суп из колбасной палочки» говорил сторож, я и отправилась к нему. Но не следовало бы мне доверяться ему! Он, правда, взял меня на руки, но потом засадил в клетку, в колесо! Один ужас! Бежишь, бежишь, а всё ни с места, только смеются над тобою!

Но у тюремщика была внучка, прелестная крошка с золотыми кудрями, весёлыми глазками и смеющимся ротиком. «Бедная мышка!» сказала она, заглянув в мою гадкую клетку, открыла дверцу — я прыг на подоконник, а оттуда на крышу. «Опять на воле! Опять на воле!» только это и вертелось у меня в голове, а цель путешествия вылетела.

Темно было; дело шло к ночи, я и заночевала в старой башне. Тут жил сторож и сова. Я решила не доверяться ни тому, ни другой — особенно ей! Она похожа на кошку и очень ошибается, полагая, что мышей следует есть! Но всем свойственно ошибаться, ошиблась и я: сова оказалась почтенною, в высшей степени образованною старушкой. Она знала побольше самого сторожа, столько же, сколько я! Совята привязывались к каждому слову, к каждой вещи, заводили споры и разговоры. «Полно вам стряпать суп из колбасной палочки!» говорила им мать, — строже этого она уж выразиться не могла, — она была такою любящею мамашей. Я почувствовала к ней доверие и пискнула из щели, где сидела. Доверие это её тронуло, и она пообещала мне своё покровительство: ни один зверь не смел теперь меня съесть, это сова брала на себя — зимою, когда кормы будут плохие.

Умница она была большая! Она доказала мне, что сторож