тогда-то и принимается хорошенько трепать человѣка, когда видитъ, что тотъ спасся отъ нея въ теплую постель. Антонъ повыше натягивалъ на себя пуховикъ,[1] нахлобучивалъ колпакъ на глаза, и мысли его, наконецъ, отрывались отъ дневныхъ хлопотъ и заботъ, но не на радость ему! На смѣну тревогамъ и заботамъ настоящаго являлись воспоминанія прошлаго и развѣшивали передъ нимъ на стѣнѣ свои узорчатые ковры. Но въ нихъ часто попадаются острыя булавки,—уколютъ такъ, что невольно закричишь отъ боли, а если воткнутся тебѣ въ живое тѣло поглубже—даже слезы прошибутъ! Падая на пуховикъ или на полъ, эти чистыя, прозрачныя, какъ жемчужины, слезы звенятъ, словно лопаются наболѣвшія сердечныя струны. Слезы скоро испаряются, но вспыхиваютъ передъ тѣмъ яркимъ пламенемъ и успѣваютъ освѣтить картину прошлаго, одну изъ тѣхъ, что никогда не изглаживаются изъ памяти. Антонъ отиралъ эти слезы ночнымъ колпакомъ—и слеза, и картина стирались, но источникъ ихъ, разумѣется, оставался,—источникомъ было, вѣдь, сердце старика. Картины жизни являлись ему не въ томъ порядкѣ, въ какомъ онѣ слѣдовали другъ за другомъ въ дѣйствительности; чаще всего рисовались самыя печальныя, мрачныя, но являлись и свѣтлыя, радостныя; эти-то и наводили на него самую сильную грусть, сгущая тѣни настоящаго.
„Хороши датскіе буковые лѣса!“ говорятъ у насъ, но для Антона буковые лѣса въ окрестностяхъ Вартбурга были куда лучше! Мощнѣе, почтеннѣе датскихъ казались ему родные нѣмецкіе дубы, росшіе вокругъ гордаго рыцарскаго замка, гдѣ вьющіяся растенія обвивали каменистыя скалы; слаще благоухали для него родныя цвѣтущія яблони, нежели датскія! Онъ все еще какъ будто вдыхалъ ихъ ароматъ!.. Слеза скатилась, зазвенѣла и вспыхнула, ярко освѣтивъ двухъ играющихъ дѣтей: мальчика и дѣвочку. У мальчика были красныя щеки, свѣтлыя кудри и честные, голубые глаза; онъ былъ сыномъ богатаго торговца, звали его Антономъ… Да, это онъ самъ! У дѣвочки же были черные глаза и черные волосы, умный и смѣлый взглядъ; это была дочка городского головы, Молли. Дѣти играли яблокомъ; трясли его и прислушивались, какъ гремятъ въ немъ
- ↑ Въ Даніи и до сихъ поръ, особенно среди сельского населенія, принято спать зимой подъ тонкими перинами, вмѣсто одѣялъ. Примѣч. перев.
тогда-то и принимается хорошенько трепать человека, когда видит, что тот спасся от неё в тёплую постель. Антон повыше натягивал на себя пуховик,[1] нахлобучивал колпак на глаза, и мысли его, наконец, отрывались от дневных хлопот и забот, но не на радость ему! На смену тревогам и заботам настоящего являлись воспоминания прошлого и развешивали перед ним на стене свои узорчатые ковры. Но в них часто попадаются острые булавки, — уколют так, что невольно закричишь от боли, а если воткнутся тебе в живое тело поглубже — даже слёзы прошибут! Падая на пуховик или на пол, эти чистые, прозрачные, как жемчужины, слёзы звенят, словно лопаются наболевшие сердечные струны. Слёзы скоро испаряются, но вспыхивают перед тем ярким пламенем и успевают осветить картину прошлого, одну из тех, что никогда не изглаживаются из памяти. Антон отирал эти слёзы ночным колпаком — и слеза, и картина стирались, но источник их, разумеется, оставался, — источником было, ведь, сердце старика. Картины жизни являлись ему не в том порядке, в каком они следовали друг за другом в действительности; чаще всего рисовались самые печальные, мрачные, но являлись и светлые, радостные; эти-то и наводили на него самую сильную грусть, сгущая тени настоящего.
«Хороши датские буковые леса!» говорят у нас, но для Антона буковые леса в окрестностях Вартбурга были куда лучше! Мощнее, почтеннее датских казались ему родные немецкие дубы, росшие вокруг гордого рыцарского замка, где вьющиеся растения обвивали каменистые скалы; слаще благоухали для него родные цветущие яблони, нежели датские! Он всё ещё как будто вдыхал их аромат!.. Слеза скатилась, зазвенела и вспыхнула, ярко осветив двух играющих детей: мальчика и девочку. У мальчика были красные щёки, светлые кудри и честные, голубые глаза; он был сыном богатого торговца, звали его Антоном… Да, это он сам! У девочки же были чёрные глаза и чёрные волосы, умный и смелый взгляд; это была дочка городского головы, Молли. Дети играли яблоком; трясли его и прислушивались, как гремят в нём- ↑ В Дании и до сих пор, особенно среди сельского населения, принято спать зимой под тонкими перинами, вместо одеял. Примеч. перев.
