нокъ всегда кажется самымъ дорогимъ, а этотъ къ тому же былъ самый младшій, да еще сынъ. Да, тяжелое испытаніе выпало на долю родителей! Сестры печалились, какъ и вообще юныя сердца, главнымъ образомъ, глядя на скорбь родителей; отецъ грустилъ, но мать совсѣмъ была подавлена горемъ. День и ночь ухаживала она за больнымъ ребенкомъ, лелѣяла его, подымала и носила на рукахъ; страдала, вѣдь, ея собственная плоть и кровь, часть ея самой! Она не могла и представить себѣ, что дитя ея умретъ, что его положатъ въ гробъ и зароютъ въ землю! Господь не могъ отнять у нея ребенка—думала она—и вотъ, когда это все-таки случилось, она въ порывѣ болѣзненнаго отчаянія воскликнула:
— Господь не знаетъ объ этомъ! У него безсердечные слуги здѣсь на землѣ. Они дѣлаютъ, что хотятъ, не внимая мольбамъ матери!
Въ своемъ отчаяніи она отшатнулась отъ Бога, и ею овладѣли мрачныя мысли, мысли о вѣчной смерти, внушавшія ей, что человѣкъ становится прахомъ во прахѣ и что этимъ все кончается. Охваченная такими мыслями, она утратила всякую точку опоры и все больше и больше погружалась въ мрачную бездну отчаянія.
Слезъ у нея въ эти тяжелые часы не было. Она не думала больше о юныхъ дочеряхъ; слезы мужа падали ей на лобъ, но она и не замѣчала его. Всѣ ея мысли были заняты умершимъ ребенкомъ, она жила только воспоминаніями о немъ, старалась воскресить въ памяти каждое его невинное дѣтское слово.
Наступилъ день похоронъ; нѣсколько ночей передъ тѣмъ мать не спала, и къ утру усталость одолѣла ее—она забылась сномъ. Въ это время гробъ унесли въ отдаленную комнату, чтобы мать не услыхала ударовъ молотка, когда стали забивать крышку.
Проснувшись, мать хотѣла опять посмотрѣть на ребенка, но мужъ со слезами сказалъ ей:
— Мы забили крышку; пора было.
— Если Богъ такъ жестокъ ко мнѣ,—промолвила она:—то чего же ожидать отъ людей!—И она залилась слезами.
Гробъ опустили въ могилу; безутѣшная мать сидѣла съ дочерьми и смотрѣла на нихъ, не видя ихъ; мысли ея отшатнулись отъ семьи, отъ дома; она предалась скорби и стала ея игрушкою, какъ становится игрушкою волнъ корабль безъ руля и парусовъ. Такъ прошелъ день похоронъ, за нимъ потекли
нок всегда кажется самым дорогим, а этот к тому же был самый младший, да ещё сын. Да, тяжёлое испытание выпало на долю родителей! Сестры печалились, как и вообще юные сердца, главным образом, глядя на скорбь родителей; отец грустил, но мать совсем была подавлена горем. День и ночь ухаживала она за больным ребёнком, лелеяла его, подымала и носила на руках; страдала, ведь, её собственная плоть и кровь, часть её самой! Она не могла и представить себе, что дитя её умрёт, что его положат в гроб и зароют в землю! Господь не мог отнять у неё ребёнка — думала она — и вот, когда это всё-таки случилось, она в порыве болезненного отчаяния воскликнула:
— Господь не знает об этом! У него бессердечные слуги здесь на земле. Они делают, что хотят, не внимая мольбам матери!
В своем отчаянии она отшатнулась от Бога, и ею овладели мрачные мысли, мысли о вечной смерти, внушавшие ей, что человек становится прахом во прахе и что этим всё кончается. Охваченная такими мыслями, она утратила всякую точку опоры и всё больше и больше погружалась в мрачную бездну отчаяния.
Слёз у неё в эти тяжёлые часы не было. Она не думала больше о юных дочерях; слёзы мужа падали ей на лоб, но она и не замечала его. Все её мысли были заняты умершим ребёнком, она жила только воспоминаниями о нём, старалась воскресить в памяти каждое его невинное детское слово.
Наступил день похорон; несколько ночей перед тем мать не спала, и к утру усталость одолела её — она забылась сном. В это время гроб унесли в отдалённую комнату, чтобы мать не услыхала ударов молотка, когда стали забивать крышку.
Проснувшись, мать хотела опять посмотреть на ребёнка, но муж со слезами сказал ей:
— Мы забили крышку; пора было.
— Если Бог так жесток ко мне, — промолвила она: — то чего же ожидать от людей! — И она залилась слезами.
Гроб опустили в могилу; безутешная мать сидела с дочерьми и смотрела на них, не видя их; мысли её отшатнулись от семьи, от дома; она предалась скорби и стала её игрушкою, как становится игрушкою волн корабль без руля и парусов. Так прошёл день похорон, за ним потекли
