Іюль—толстякъ; одѣтъ по-лѣтнему, въ шляпѣ „Панама“. У него былъ съ собою очень небольшой запасъ дорожной одежды: въ такую жару да возиться еще! Онъ и взялъ съ собою только купальные панталоны, да шапочку.
За нимъ вылѣзла матушка Августъ, оптовая торговка фруктами, владѣтельница многочисленныхъ садковъ, земледѣлецъ въ кринолинѣ. Толстая она и горячая, до всего сама доходитъ, даже сама обноситъ пивомъ рабочихъ въ полѣ. „Въ потѣ лица своего ѣшь хлѣбъ свой“ приговаривала она. „Такъ сказано въ Библіи! А вотъ осенью—милости просимъ! Устроимъ вечеринку на открытомъ воздухѣ, пирушку!“ Она была молодецъ-баба, хозяйка хоть куда.
За нею слѣдовалъ опять мужчина, живописецъ по профессіи. Онъ собирался показать лѣсамъ, что листья могутъ и перемѣнить цвѣта, да еще на какіе чудесные, если ему вздумается! Стоитъ ему взяться за дѣло, и лѣса запестрѣютъ красными, желтыми и бурыми листьями. Художникъ насвистывалъ что твой черный скворецъ, и мастеръ былъ работать! Пивную кружку его украшала вѣтка хмѣля,—онъ вообще зналъ толкъ въ украшеніяхъ. Весь его багажъ заключался въ палитрѣ съ красками.
Вылѣзъ и десятый пассажиръ, помѣщикъ. У него только и думъ было, что о пашнѣ, о посѣвахъ, о жатвѣ, да еще объ охотничьихъ забавахъ. Онъ былъ съ ружьемъ и собакою, а въ сумкѣ у него гремѣли орѣхи. Щелкъ! Щелкъ! Багажа у него было пропасть, между прочимъ даже англійскій плугъ. Онъ что-то говорилъ о сельскомъ хозяйствѣ, но его почти и не слышно было изъ-за кашля и отдуванія слѣдующаго пассажира—Ноября.
Что за насморкъ у него былъ, ужасный насморкъ! Пришлось вмѣсто носового платка запастись цѣлою простынею! А ему, по его словамъ, приходилось еще сопровождать служанокъ, поступающихъ на мѣста! Ну, да простуда живо пройдетъ, когда онъ начнетъ рубить дрова. А онъ это непремѣнно сдѣлаетъ,—онъ, вѣдь, былъ старшиной цеха дровосѣковъ. Вечерами онъ вырѣзывалъ коньки, зная, что эта веселая обувь скоро понадобится.
Вышелъ и послѣдній пассажиръ—бабушка Декабрь съ грѣлкою въ рукахъ. Она дрожала отъ холода, но глаза ея такъ и сіяли, словно звѣзды. Она несла въ цвѣточномъ горшечкѣ маленькую елочку. „Я ее выхожу, вырощу къ сочельнику! Она будетъ
Июль — толстяк; одет по-летнему, в шляпе «Панама». У него был с собою очень небольшой запас дорожной одежды: в такую жару да возиться ещё! Он и взял с собою только купальные панталоны, да шапочку.
За ним вылезла матушка Август, оптовая торговка фруктами, владетельница многочисленных садков, земледелец в кринолине. Толстая она и горячая, до всего сама доходит, даже сама обносит пивом рабочих в поле. «В поте лица своего ешь хлеб свой» приговаривала она. «Так сказано в Библии! А вот осенью — милости просим! Устроим вечеринку на открытом воздухе, пирушку!» Она была молодец-баба, хозяйка хоть куда.
За нею следовал опять мужчина, живописец по профессии. Он собирался показать лесам, что листья могут и переменить цвета, да ещё на какие чудесные, если ему вздумается! Стоит ему взяться за дело, и леса запестреют красными, жёлтыми и бурыми листьями. Художник насвистывал что твой чёрный скворец, и мастер был работать! Пивную кружку его украшала ветка хмеля, — он вообще знал толк в украшениях. Весь его багаж заключался в палитре с красками.
Вылез и десятый пассажир, помещик. У него только и дум было, что о пашне, о посевах, о жатве, да ещё об охотничьих забавах. Он был с ружьём и собакою, а в сумке у него гремели орехи. Щёлк! Щёлк! Багажа у него было пропасть, между прочим даже английский плуг. Он что-то говорил о сельском хозяйстве, но его почти и не слышно было из-за кашля и отдувания следующего пассажира — Ноября.
Что за насморк у него был, ужасный насморк! Пришлось вместо носового платка запастись целою простынёю! А ему, по его словам, приходилось ещё сопровождать служанок, поступающих на места! Ну, да простуда живо пройдёт, когда он начнёт рубить дрова. А он это непременно сделает, — он, ведь, был старшиной цеха дровосеков. Вечерами он вырезывал коньки, зная, что эта весёлая обувь скоро понадобится.
Вышел и последний пассажир — бабушка Декабрь с грелкою в руках. Она дрожала от холода, но глаза её так и сияли, словно звёзды. Она несла в цветочном горшочке маленькую ёлочку. «Я её выхожу, выращу к сочельнику! Она будет
