лая невинность! Его завѣтнѣйшая мечта—заползти въ ухо къ священнику. Онъ совсѣмъ еще дитя; помолвка удержитъ его отъ сумасбродствъ. Ахъ, какая это радость для матери!
— А нашъ сынъ,—сказала другая:—едва вылупился, а ужъ сейчасъ за шалости! Такой живчикъ! Ну, да надо же молодежи перебѣситься! Это большая радость для матери! Не правда-ли, господинъ навозный жукъ?—Онѣ узнали пришельца по фигурѣ.
— Вы обѣ правы!—сказалъ жукъ, и клещихи пригласили его проползти къ нимъ, насколько онъ могъ подлѣзть подъ черепокъ.
— Надо вамъ взглянуть и на моихъ малютокъ!—сказала третья, а потомъ и четвертая мамаша.—Ахъ, это милѣйшія малютки и такія забавныя! Онѣ всегда ведутъ себя хорошо, если только у нихъ не болитъ животикъ—а отъ этого въ ихъ возрастѣ не убережешься!
И каждая мамаша разсказывала о своихъ дѣткахъ; дѣтки тоже вмѣшивались въ разговоръ и пускали въ ходъ свои клещи на хвостикахъ—дергали ими навознаго жука за усы.
— Чего только ни выдумаютъ эти шалунишки!—сказали мамаши, потѣя отъ умиленія; но все это уже надоѣло навозному жуку, и онъ спросилъ, далеко-ли еще до парника.
— О, далеко, далеко! Онъ по ту сторону канавы!—сказали въ одинъ голосъ клещихи.—Надѣюсь, что ни одинъ изъ моихъ дѣтей не вздумаетъ отправится въ такую даль, а то я умру!
— Ну, а я попробую добраться туда!—сказалъ навозный жукъ и ушелъ, не прощаясь,—это самый высшій тонъ.
У канавы онъ встрѣтилъ своихъ сродниковъ, такихъ же навозныхъ жуковъ.
— А мы тутъ живемъ!—сказали они. У насъ преуютно! Милости просимъ въ наше сочное мѣстечко! Вы, вѣрно, утомились въ пути?
— Да!—отвѣтилъ жукъ.—Пока дождь лилъ, я все лежалъ на холстѣ, а такая чистоплотность хоть кого уходитъ, не то, что меня. Пришлось постоять и подъ глинянымъ черепкомъ на сквознякѣ, ну и схватилъ ревматизмъ въ предкрыльѣ! Хорошо, наконецъ, очутиться среди своихъ!
— Вы, можетъ быть, изъ парника?—спросилъ старшій изъ навозныхъ жуковъ.
— Подымай выше!—сказалъ жукъ.—Я изъ царской конюшни; тамъ я родился съ золотыми подковами на ногахъ. И
лая невинность! Его заветнейшая мечта — заползти в ухо к священнику. Он совсем ещё дитя; помолвка удержит его от сумасбродств. Ах, какая это радость для матери!
— А наш сын, — сказала другая: — едва вылупился, а уж сейчас за шалости! Такой живчик! Ну, да надо же молодежи перебеситься! Это большая радость для матери! Не правда ли, господин навозный жук? — Они узнали пришельца по фигуре.
— Вы обе правы! — сказал жук, и клещихи пригласили его проползти к ним, насколько он мог подлезть под черепок.
— Надо вам взглянуть и на моих малюток! — сказала третья, а потом и четвёртая мамаша. — Ах, это милейшие малютки и такие забавные! Они всегда ведут себя хорошо, если только у них не болит животик — а от этого в их возрасте не убережёшься!
И каждая мамаша рассказывала о своих детках; детки тоже вмешивались в разговор и пускали в ход свои клещи на хвостиках — дергали ими навозного жука за усы.
— Чего только ни выдумают эти шалунишки! — сказали мамаши, потея от умиления; но всё это уже надоело навозному жуку, и он спросил, далеко ли ещё до парника.
— О, далеко, далеко! Он по ту сторону канавы! — сказали в один голос клещихи. — Надеюсь, что ни один из моих детей не вздумает отправится в такую даль, а то я умру!
— Ну, а я попробую добраться туда! — сказал навозный жук и ушёл, не прощаясь, — это самый высший тон.
У канавы он встретил своих сродников, таких же навозных жуков.
— А мы тут живём! — сказали они. У нас преуютно! Милости просим в наше сочное местечко! Вы, верно, утомились в пути?
— Да! — ответил жук. — Пока дождь лил, я всё лежал на холсте, а такая чистоплотность хоть кого уходит, не то, что меня. Пришлось постоять и под глиняным черепком на сквозняке, ну и схватил ревматизм в предкрылье! Хорошо, наконец, очутиться среди своих!
— Вы, может быть, из парника? — спросил старший из навозных жуков.
— Подымай выше! — сказал жук. — Я из царской конюшни; там я родился с золотыми подковами на ногах. И
