Цвѣточекъ лѣсной, поскорѣй распускайся! |
О снѣгурѣ же и думать забыли!
Цветочек лесной, поскорей распускайся! |
О снегуре же и думать забыли!
Изъ Португаліи—а кто говоритъ изъ Испаніи, но это все едино—вывезли утку; прозвали ее Португалкою; она несла яйца, потомъ ее зарѣзали, зажарили и подали на столъ,—вотъ и вся ея исторія. Выводковъ изъ ея яицъ тоже звали Португалками, и это кое-что значило. Наконецъ, изъ всего потомства первой Португалки осталась на утиномъ дворѣ только одна. На этотъ утиный дворъ допускались и куры съ пѣтухомъ, неимовѣрно задиравшимъ носъ.
— Онъ просто оскорбляетъ меня своимъ неистовымъ крикомъ!—говорила Португалка.—Но онъ красивъ,—этого нельзя у него отнять—хоть и не сравнится съ селезнемъ. Ему бы слѣдовало быть посдержаннѣе, но, вѣдь, сдержанность—это цѣлое искусство, требующее высшаго образованія. Этимъ отличаются пѣвчія птички, что гнѣздятся вонъ тамъ въ сосѣдскомъ саду на липахъ! Какъ мило онѣ поютъ! Въ ихъ пѣніи есть что-то такое трогательное, „португальское“—какъ я это называю! Будь у меня такая пѣвчая птичка, я бы замѣнила ей мать, была бы съ нею ласкова, добра! Это ужъ у меня въ крови, въ моемъ португальствѣ.
И какъ разъ въ эту минуту къ ней и свалилась съ крыши пѣвчая птичка. Она шарахнулась оттуда, спасаясь отъ кошки, и отдѣлалась сломаннымъ крыломъ.
— Какъ это похоже на кошку, на эту кровопійцу!—сказала Португалка.—Я знаю ее еще съ той поры, какъ у меня самой были утята! И подумать, что такому созданью позволяютъ жить и бѣгать тутъ по крышамъ! Нѣтъ, ужъ въ Португаліи, я думаю, этого не увидишь!
И она принялась соболѣзновать о бѣдной пѣвчей птичкѣ. Соболѣзновали и простыя утки, не португальскія.
Из Португалии — а кто говорит из Испании, но это всё едино — вывезли утку; прозвали её Португалкою; она несла яйца, потом её зарезали, зажарили и подали на стол, — вот и вся её история. Выводков из её яиц тоже звали Португалками, и это кое-что значило. Наконец, из всего потомства первой Португалки осталась на утином дворе только одна. На этот утиный двор допускались и куры с петухом, неимоверно задиравшим нос.
— Он просто оскорбляет меня своим неистовым криком! — говорила Португалка. — Но он красив, — этого нельзя у него отнять — хоть и не сравнится с селезнем. Ему бы следовало быть посдержаннее, но, ведь, сдержанность — это целое искусство, требующее высшего образования. Этим отличаются певчие птички, что гнездятся вон там в соседском саду на липах! Как мило они поют! В их пении есть что-то такое трогательное, «португальское» — как я это называю! Будь у меня такая певчая птичка, я бы заменила ей мать, была бы с нею ласкова, добра! Это уж у меня в крови, в моём португальстве.
И как раз в эту минуту к ней и свалилась с крыши певчая птичка. Она шарахнулась оттуда, спасаясь от кошки, и отделалась сломанным крылом.
— Как это похоже на кошку, на эту кровопийцу! — сказала Португалка. — Я знаю её ещё с той поры, как у меня самой были утята! И подумать, что такому созданью позволяют жить и бегать тут по крышам! Нет, уж в Португалии, я думаю, этого не увидишь!
И она принялась соболезновать о бедной певчей птичке. Соболезновали и простые утки, не португальские.
