ликихъ мастеровъ. На книжной полкѣ стоятъ произведенія авторовъ, считавшихся въ свое время безсмертными, но на ней хватило бы мѣста и для трудовъ всѣхъ тѣхъ, чьи имена передаются намъ по телеграфной проволокѣ безсмертія, но замираютъ вмѣстѣ съ передачей телеграммы.
Много, слишкомъ много она читала; она, вѣдь, родилась въ наше время, многое придется ей забыть, и она сумѣетъ позабыть.
Она еще не думаетъ о своей пѣснѣ, которая будетъ жить въ новомъ вѣкѣ, какъ живутъ теперь вдохновенныя творенія Моисея и другія. Она еще не думаетъ о своей миссіи, о своемъ будущемъ, она играетъ подъ шумъ борьбы націй, потрясающій воздухъ и образующій разныя звуковыя фигуры изъ гусиныхъ перьевъ или изъ ядеръ—руны, которыя трудно разгадать.
Она носитъ гарибальдійскую шапочку, читаетъ Шекспира, и у нея мелькаетъ мысль: „А вѣдь, его еще можно будетъ ставить, когда я выросту!“ Кальдеронъ покоится въ саркофагѣ своихъ произведеній; надпись на немъ говоритъ о его славѣ. Гольберга же—да, Муза, вѣдь, космополитка—она переплела въ одинъ томъ съ Мольеромъ, Плавтомъ и Аристофаномъ; но охотнѣе всего она читаетъ все-таки Мольера.
Ей незнакомо то безпокойство, которое гонитъ горную серну, но и ея душа жаждетъ соли жизни, какъ горная серна—раздолья горъ. Въ сердцѣ ея разлитъ такой же покой, какимъ дышутъ сказанія древнихъ евреевъ, этихъ номадовъ, кочевавшихъ въ тихія звѣздныя ночи по зеленымъ равнинамъ, и все же, когда она поетъ ихъ, сердце ея бьется сильнѣе, чѣмъ билось оно у вдохновеннаго древняго воина съ Ѳессалійскихъ горъ.
Ну, а насчетъ ея религіи какъ?—Она изучила всѣ философскія таблицы, сломала себѣ на „происхожденіи первоначальныхъ силъ“ одинъ изъ молочныхъ зубовъ, но получила взамѣнъ новый, вкусила плода познанія еще въ колыбели и стала такъ умна, что „безсмертіе“ кажется ей геніальнѣйшею мыслью человѣчества.
Когда же настанетъ новый вѣкъ поэзіи? Когда выступитъ его Муза? Когда мы услышимъ ее?
Въ одно прекрасное весеннее утро она примчится на паровомъ драконѣ, съ шумомъ пронесется по тунелямъ, по мостамъ надъ пропастями, или пронесется по бурному морю на пыхтящемъ дельфинѣ, или по воздуху на птицѣ Рокъ Монгольфіера
ликих мастеров. На книжной полке стоят произведения авторов, считавшихся в своё время бессмертными, но на ней хватило бы места и для трудов всех тех, чьи имена передаются нам по телеграфной проволоке бессмертия, но замирают вместе с передачей телеграммы.
Много, слишком много она читала; она, ведь, родилась в наше время, многое придётся ей забыть, и она сумеет позабыть.
Она ещё не думает о своей песне, которая будет жить в новом веке, как живут теперь вдохновенные творения Моисея и другие. Она ещё не думает о своей миссии, о своём будущем, она играет под шум борьбы наций, потрясающий воздух и образующий разные звуковые фигуры из гусиных перьев или из ядер — руны, которые трудно разгадать.
Она носит гарибальдийскую шапочку, читает Шекспира, и у неё мелькает мысль: «А ведь, его ещё можно будет ставить, когда я вырасту!» Кальдерон покоится в саркофаге своих произведений; надпись на нём говорит о его славе. Гольберга же — да, Муза, ведь, космополитка — она переплела в один том с Мольером, Плавтом и Аристофаном; но охотнее всего она читает всё-таки Мольера.
Ей незнакомо то беспокойство, которое гонит горную серну, но и её душа жаждет соли жизни, как горная серна — раздолья гор. В сердце её разлит такой же покой, каким дышат сказания древних евреев, этих номадов, кочевавших в тихие звёздные ночи по зелёным равнинам, и всё же, когда она поёт их, сердце её бьётся сильнее, чем билось оно у вдохновенного древнего воина с Фессалийских гор.
Ну, а насчёт её религии как? — Она изучила все философские таблицы, сломала себе на «происхождении первоначальных сил» один из молочных зубов, но получила взамен новый, вкусила плода познания ещё в колыбели и стала так умна, что «бессмертие» кажется ей гениальнейшею мыслью человечества.
Когда же настанет новый век поэзии? Когда выступит его Муза? Когда мы услышим её?
В одно прекрасное весеннее утро она примчится на паровом драконе, с шумом пронесётся по туннелям, по мостам над пропастями, или пронесётся по бурному морю на пыхтящем дельфине, или по воздуху на птице Рок Монгольфиера
