Льдовъ хватаютъ людей, какъ полипы хватаютъ все, что мимо нихъ проплываетъ. Такъ вотъ Головокруженію-то Дѣва Льдовъ и поручила поймать Руди.
— Да, поди-ка, поймай его!—сказало Головокруженіе.—Я не могу! Дрянной котъ обучилъ его всѣмъ своимъ штукамъ! Ребенка этого охраняетъ какая-то сила, что̀ отталкиваетъ меня. Я не могу схватить этого мальчишку, даже когда онъ виситъ, зацѣпившись за вѣтку, надъ пропастью, а ужъ какъ бы мнѣ хотѣлось пощекотать его подъ подошвами, или спустить кувыркомъ въ воздухъ! Да нѣтъ, не могу!
— Вдвоемъ-то мы сможемъ!—говорила Дѣва Льдовъ.—Ты или я! Я, я!
— Нѣтъ! Нѣтъ!—зазвучало имъ въ отвѣтъ, словно въ горахъ раздалось эхо колокольнаго звона. Это пѣли хоромъ другіе духи природы, кроткіе, любящіе, добрые дѣти солнца. Они какъ вѣнкомъ окружаютъ вечернею порой горныя вершины, паря на своихъ распростертыхъ розовыхъ крыльяхъ, пламенѣющихъ по мѣрѣ того, какъ солнце садится, все ярче и ярче. Люди называютъ это сіяніе горъ „альпійскимъ заревомъ“. Когда же солнце сядетъ, они взлетаютъ на самую вершину и ложатся на снѣгъ спать до восхода солнца. Они больше всего любятъ цвѣты, бабочекъ и людей. Изъ послѣднихъ же они избрали и особенно полюбили Руди.
— Не поймать вамъ его! Не поймать!—говорили они.
— Ловила я людей и постарше и посильнѣе!—отвѣчала Дѣва Льдовъ.
Тогда дѣти солнца затягивали пѣснь о путникѣ, съ котораго вихрь сорвалъ плащъ. Оболочку только унесъ вѣтеръ, а не самого человѣка! Вы, дѣти грубой силы, можете схватить его, но не удержать! Онъ сильнѣе духовъ, даже сильнѣе насъ! Онъ взбирается на горы выше солнца, нашей матери! Онъ знаетъ „слово“, которое связываетъ вѣтеръ и воды, такъ что они должны служить и повиноваться ему!
Голоса ихъ звенѣли въ воздухѣ, словно колокольчики. И каждое утро свѣтили солнечные лучи въ единственное окошечко дѣдушкинаго домика на тихаго ребенка. Дѣти солнца цѣловали его; они хотѣли оттаять, согрѣть его щечки, стереть съ нихъ ледяные поцѣлуи владычицы глетчеровъ, которые она запечатлѣла на нихъ въ то время, какъ ребенокъ лежалъ, въ объятіяхъ умершей матери, въ глубокой ледяной расщелинѣ, откуда спасся какъ бы чудомъ.
Льдов хватают людей, как полипы хватают всё, что мимо них проплывает. Так вот Головокружению-то Дева Льдов и поручила поймать Руди.
— Да, поди-ка, поймай его! — сказало Головокружение. — Я не могу! Дрянной кот обучил его всем своим штукам! Ребёнка этого охраняет какая-то сила, что отталкивает меня. Я не могу схватить этого мальчишку, даже когда он висит, зацепившись за ветку, над пропастью, а уж как бы мне хотелось пощекотать его под подошвами, или спустить кувырком в воздух! Да нет, не могу!
— Вдвоём-то мы сможем! — говорила Дева Льдов. — Ты или я! Я, я!
— Нет! Нет! — зазвучало им в ответ, словно в горах раздалось эхо колокольного звона. Это пели хором другие духи природы, кроткие, любящие, добрые дети солнца. Они как венком окружают вечернею порой горные вершины, паря на своих распростёртых розовых крыльях, пламенеющих по мере того, как солнце садится, всё ярче и ярче. Люди называют это сияние гор «альпийским заревом». Когда же солнце сядет, они взлетают на самую вершину и ложатся на снег спать до восхода солнца. Они больше всего любят цветы, бабочек и людей. Из последних же они избрали и особенно полюбили Руди.
— Не поймать вам его! Не поймать! — говорили они.
— Ловила я людей и постарше и посильнее! — отвечала Дева Льдов.
Тогда дети солнца затягивали песнь о путнике, с которого вихрь сорвал плащ. Оболочку только унёс ветер, а не самого человека! Вы, дети грубой силы, можете схватить его, но не удержать! Он сильнее духов, даже сильнее нас! Он взбирается на горы выше солнца, нашей матери! Он знает «слово», которое связывает ветер и воды, так что они должны служить и повиноваться ему!
Голоса их звенели в воздухе, словно колокольчики. И каждое утро светили солнечные лучи в единственное окошечко дедушкиного домика на тихого ребёнка. Дети солнца целовали его; они хотели оттаять, согреть его щёчки, стереть с них ледяные поцелуи владычицы глетчеров, которые она запечатлела на них в то время, как ребёнок лежал, в объятиях умершей матери, в глубокой ледяной расщелине, откуда спасся как бы чудом.
