пути все. Между городами Сіономъ и С. Морисомъ, долина дѣлаетъ изгибъ и близъ самого С. Мориса становится до того узкою, что на ней только и остается мѣсто для русла рѣки, да для узкой проѣзжей дороги. Ветхая сторожевая башня кантона Валлисъ, который здѣсь оканчивается, стоитъ на горномъ склонѣ и смотритъ черезъ каменный мостъ на таможню, что́ на другомъ берегу. Тамъ уже начинается кантонъ Во, и ближайшій городъ тутъ—Бэ. Тутъ путникъ вступаетъ въ роскошную плодородную область; идешь точно по саду, усаженному каштанами и орѣховыми деревьями; тамъ и сямъ подымаются кипарисы и гранатовыя деверья; здѣсь совсѣмъ югъ, словно попалъ въ Италію.
Руди добрался до Бэ, уладилъ свои дѣла, потомъ сталъ разгуливать по городу, присматриваясь къ людямъ, но увы! ему не встрѣтился даже ни одинъ работникъ съ мельницы, не то что сама Бабетта. Не того онъ ожидалъ!
Свечерѣло, воздухъ былъ напоенъ благоуханіемъ тмина и липоваго цвѣта; на поросшія зелеными лѣсами горы была какъ будто наброшена сіяющая голубоватая дымка; стояла тишина, но не сонная или мертвая, нѣтъ! Вся природа какъ будто притаила дыханіе, притихла, словно позируя передъ голубымъ небеснымъ сводомъ, на которомъ должна была появиться ея фотографія. Тамъ и сямъ среди деревьевъ и по зеленому полю возвышались столбы, поддерживавшіе телеграфную проволоку, проведенную черезъ эту тихую долину. Къ одному изъ этихъ столбовъ прислонился какой-то предметъ, до того неподвижный, что его можно было принять за обрубокъ дерева, но это былъ Руди. Онъ стоялъ, не шевелясь, притаивъ дыханіе, какъ и все окружающее. Онъ не спалъ и подавно не умеръ, но, какъ по телеграфной проволокѣ часто пробѣгаютъ извѣстія о великихъ міровыхъ событіяхъ, или о жизненныхъ моментахъ, полныхъ значенія для какого-нибудь отдѣльнаго человѣка, а самая проволока не выдаетъ этого ни малѣйшимъ колебаніемъ, такъ и въ мозгу Руди проносились мысли, мощныя, всепоглощающія мысли о счастьѣ всей его жизни, ставшія отнынѣ его постоянными мыслями, самъ же онъ оставался неподвижнымъ. Глаза его были прикованы къ одной точкѣ, къ огоньку, мелькавшему между листвою деревьевъ; онъ горѣлъ въ свѣтелкѣ мельниковой дочки. Глядя на неподвижнаго Руди, можно было подумать, что онъ прицѣливается въ серну, но онъ самъ въ эту минуту былъ сер-
пути всё. Между городами Сионом и С. Морисом, долина делает изгиб и близ самого С. Мориса становится до того узкою, что на ней только и остаётся место для русла реки, да для узкой проезжей дороги. Ветхая сторожевая башня кантона Валлис, который здесь оканчивается, стоит на горном склоне и смотрит через каменный мост на таможню, что на другом берегу. Там уже начинается кантон Во, и ближайший город тут — Бэ. Тут путник вступает в роскошную плодородную область; идёшь точно по саду, усаженному каштанами и ореховыми деревьями; там и сям подымаются кипарисы и гранатовые деревья; здесь совсем юг, словно попал в Италию.
Руди добрался до Бэ, уладил свои дела, потом стал разгуливать по городу, присматриваясь к людям, но увы! ему не встретился даже ни один работник с мельницы, не то что сама Бабетта. Не того он ожидал!
Свечерело, воздух был напоен благоуханием тмина и липового цвета; на поросшие зелёными лесами горы была как будто наброшена сияющая голубоватая дымка; стояла тишина, но не сонная или мёртвая, нет! Вся природа как будто притаила дыхание, притихла, словно позируя перед голубым небесным сводом, на котором должна была появиться её фотография. Там и сям среди деревьев и по зелёному полю возвышались столбы, поддерживавшие телеграфную проволоку, проведённую через эту тихую долину. К одному из этих столбов прислонился какой-то предмет, до того неподвижный, что его можно было принять за обрубок дерева, но это был Руди. Он стоял, не шевелясь, притаив дыхание, как и всё окружающее. Он не спал и подавно не умер, но, как по телеграфной проволоке часто пробегают известия о великих мировых событиях, или о жизненных моментах, полных значения для какого-нибудь отдельного человека, а самая проволока не выдаёт этого ни малейшим колебанием, так и в мозгу Руди проносились мысли, мощные, всепоглощающие мысли о счастье всей его жизни, ставшие отныне его постоянными мыслями, сам же он оставался неподвижным. Глаза его были прикованы к одной точке, к огоньку, мелькавшему между листвою деревьев; он горел в светёлке мельниковой дочки. Глядя на неподвижного Руди, можно было подумать, что он прицеливается в серну, но он сам в эту минуту был сер-
