хотя и былъ уже на пути домой. Задержалъ его противный вѣтеръ, который теперь собрался помогать аистамъ, а имъ надо было летѣть на югъ. Да, одинъ и тотъ же вѣтеръ, попутный одному, можетъ быть противнымъ другому!
Прошло нѣсколько дней, и жена викинга поняла, что надъ ребенкомъ тяготѣли злыя чары. Днемъ дѣвочка была прелестна, какъ эльфъ, но отличалась злымъ, необузданнымъ нравомъ, а ночью становилась отвратительною, но жалобно стонущею жабой съ кроткимъ и грустнымъ взглядомъ. Въ дѣвочкѣ какъ бы соединялись двѣ натуры: днемъ ребенокъ, подкинутый женѣ викинга аистомъ, наружностью былъ весь въ мать, египетскую принцессу, а характеромъ въ отца; ночью же, наоборотъ, внѣшностью былъ похожъ на послѣдняго, а въ глазахъ свѣтились душа и сердце матери. Кто могъ снять съ ребенка злыя чары? Жена викинга и горевала, и боялась, и все-таки привязывалась къ бѣдному созданью все больше и больше. Она рѣшила ничего не говорить о колдовствѣ мужу: тотъ, по тогдашнему обычаю, велѣлъ бы выбросить бѣднаго ребенка на проѣзжую дорогу,—пусть беретъ, кто хочетъ. А женѣ викинга жаль было дѣвочку, и она хотѣла устроить такъ, чтобы супругъ ея видѣлъ ребенка только днемъ.
Однажды утромъ надъ замкомъ викинга раздалось шумное хлопанье крыльевъ,—на крышѣ отдыхали ночью, послѣ дневныхъ маневровъ, сотни паръ аистовъ, а теперь всѣ они взлетѣли на воздухъ, чтобы выстроиться въ ряды для отлета.
— Всѣ мужья готовы!—прокричали они.—Жены съ дѣтьми тоже!
— Какъ намъ легко!—говорили молодые аисты.—Такъ и щекочетъ у насъ внутри, будто насъ набили живыми лягушками! Мы отправляемся за-границу! Вотъ счастье-то!
— Держитесь въ рядахъ!—говорили имъ отцы и матери.—Да не болтайте такъ много,—вредно для груди!
И всѣ полетѣли.
Въ ту же минуту надъ степью прокатился звукъ рога: викингъ съ дружиной присталъ къ берегу. Они вернулись съ богатою добычей отъ береговъ Галліи, гдѣ, какъ и въ Британіи, народъ въ ужасѣ молился: „Боже, храни насъ отъ дикихъ Норманновъ!“
Въ замкѣ викинга закипѣла жизнь. Въ главный покой вкатили цѣлую бочку меда, запылалъ костеръ, закололи лошадей,
хотя и был уже на пути домой. Задержал его противный ветер, который теперь собрался помогать аистам, а им надо было лететь на юг. Да, один и тот же ветер, попутный одному, может быть противным другому!
Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребёнком тяготели злые чары. Днём девочка была прелестна, как эльф, но отличалась злым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною, но жалобно стонущею жабой с кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры: днём ребёнок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь в мать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот, внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце матери. Кто мог снять с ребёнка злые чары? Жена викинга и горевала, и боялась, и всё-таки привязывалась к бедному созданью всё больше и больше. Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему обычаю, велел бы выбросить бедного ребёнка на проезжую дорогу, — пусть берёт, кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить так, чтобы супруг её видел ребёнка только днём.
Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, — на крыше отдыхали ночью, после дневных манёвров, сотни пар аистов, а теперь все они взлетели на воздух, чтобы выстроиться в ряды для отлёта.
— Все мужья готовы! — прокричали они. — Жёны с детьми тоже!
— Как нам легко! — говорили молодые аисты. — Так и щекочет у нас внутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу! Вот счастье-то!
— Держитесь в рядах! — говорили им отцы и матери. — Да не болтайте так много, — вредно для груди!
И все полетели.
В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружиной пристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии, где, как и в Британии, народ в ужасе молился: «Боже, храни нас от диких Норманнов!»
В замке викинга закипела жизнь. В главный покой вкатили целую бочку мёда, запылал костёр, закололи лошадей,
