и предавался чуднымъ мечтамъ о согласіи, которое получитъ сегодня же вечеромъ.
Когда же вечеръ насталъ и дилижансъ покатился по той же дорогѣ обратно, въ немъ опять сидѣлъ Руди, а комнатная кошка опять явилась съ новостью.
— Эй, ты, изъ кухни! Знаешь что? Мельникъ-то, вѣдь, узналъ все. Нечего сказать, славный конецъ вышелъ! Руди явился сегодня подъ вечеръ и о чемъ-то долго шептался съ Бабеттою въ сѣняхъ, какъ разъ передъ комнатой мельника. Я лежала у самыхъ ихъ ногъ, но имъ не до меня было. „Я прямо пойду къ твоему отцу!“ сказалъ Руди:—„Что-жъ, это дѣло честное!“—„Не пойти-ли мнѣ съ тобою?“ спросила Бабетта:—„Я подбодрю тебя!“—„Я и безъ того бодръ!“ отвѣтилъ Руди:—„Но, пожалуй, пойдемъ вмѣстѣ; при тебя онъ волей-неволей будетъ сговорчивѣе!“ И они вошли въ комнату; по пути Руди пребольно наступилъ мнѣ на хвостъ! Онъ ужасно неуклюжъ! Я мяукнула, но ни онъ, ни Бабетта и ухомъ не повели. Они отворил дверь, вошли оба, а я прошмыгнула впередъ и вспрыгнула на спинку стула,—кто-жъ его зналъ, какъ Руди станетъ тутъ расшаркиваться! А вотъ мельникъ такъ шаркнулъ его! Любо! Вонъ изъ дома, въ горы, къ сернамъ! Пусть мѣтитъ въ нихъ, а не въ нашу Бабетточку!
— Ну, а что же Руди говорилъ?—спросила кухонная кошка.
— Говорилъ что? Да что всегда говорится при сватовствѣ: „Я люблю ее, а она меня! А разъ въ кринкѣ хватаетъ молока на одного, хватитъ и на двоихъ!“—„Но она сидитъ слишкомъ высоко! Тебѣ не достать ея!“ сказалъ мельникъ: „Она сидитъ на мѣшкѣ съ крупой, да еще съ золотою вдобавокъ! Вотъ что! Тебѣ не достать до нея!“—„До всего можно достать, была бы охота!“ отвѣтилъ Руди,—онъ, вѣдь, смѣлый такой.—„А вотъ орленка-то все-таки не можешь достать, самъ же сказалъ! Ну, а Бабетта сидитъ еще повыше!“—„Я достану обоихъ!“ сказалъ Руди.—„Такъ я подарю тебѣ Бабетту, когда ты подаришь мнѣ живого орленка!“ сказалъ мельникъ и захохоталъ такъ, что слезы покатились у него по щекамъ. „А теперь спасибо за посѣщеніе, Руди! Приходи опять завтра, насъ не будетъ дома! Прощай!“ Бабетта тоже мяукнула „прощай“, да такъ жалобно, словно котенокъ, потерявшій матку.—„Слово—слово, человѣкъ—человѣкъ!“ сказалъ Руди:—„Не плачь, Ба-
и предавался чудным мечтам о согласии, которое получит сегодня же вечером.
Когда же вечер настал и дилижанс покатился по той же дороге обратно, в нём опять сидел Руди, а комнатная кошка опять явилась с новостью.
— Эй, ты, из кухни! Знаешь что? Мельник-то, ведь, узнал всё. Нечего сказать, славный конец вышел! Руди явился сегодня под вечер и о чём-то долго шептался с Бабеттою в сенях, как раз перед комнатой мельника. Я лежала у самых их ног, но им не до меня было. «Я прямо пойду к твоему отцу!» сказал Руди: — «Что ж, это дело честное!» — «Не пойти ли мне с тобою?» спросила Бабетта: — «Я подбодрю тебя!» — «Я и без того бодр!» ответил Руди: — «Но, пожалуй, пойдём вместе; при тебе он волей-неволей будет сговорчивее!» И они вошли в комнату; по пути Руди пребольно наступил мне на хвост! Он ужасно неуклюж! Я мяукнула, но ни он, ни Бабетта и ухом не повели. Они отворил дверь, вошли оба, а я прошмыгнула вперёд и вспрыгнула на спинку стула, — кто ж его знал, как Руди станет тут расшаркиваться! А вот мельник так шаркнул его! Любо! Вон из дома, в горы, к сернам! Пусть метит в них, а не в нашу Бабетточку!
— Ну, а что же Руди говорил? — спросила кухонная кошка.
— Говорил что? Да что всегда говорится при сватовстве: «Я люблю её, а она меня! А раз в кринке хватает молока на одного, хватит и на двоих!» — «Но она сидит слишком высоко! Тебе не достать её!» сказал мельник: «Она сидит на мешке с крупой, да ещё с золотою вдобавок! Вот что! Тебе не достать до неё!» — «До всего можно достать, была бы охота!» ответил Руди, — он, ведь, смелый такой. — «А вот орлёнка-то всё-таки не можешь достать, сам же сказал! Ну, а Бабетта сидит ещё повыше!» — «Я достану обоих!» сказал Руди. — «Так я подарю тебе Бабетту, когда ты подаришь мне живого орлёнка!» сказал мельник и захохотал так, что слёзы покатились у него по щекам. «А теперь спасибо за посещение, Руди! Приходи опять завтра, нас не будет дома! Прощай!» Бабетта тоже мяукнула «прощай», да так жалобно, словно котёнок, потерявший матку. — «Слово — слово, человек — человек!» сказал Руди: — «Не плачь, Ба-
