Страница:Андерсен-Ганзен 2.pdf/231

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


пробѣжалъ смертельный холодъ, электрическій токъ… Огонь и ледъ!.. При мимолетномъ прикосновеніи къ нимъ ихъ, вѣдь, не различишь!

„Мой! Мой!“ зазвучало вокругъ него и въ немъ самомъ. „Я цѣловала тебя еще маленькаго! Цѣловала тебя въ губы, теперь-же цѣлую твои подошвы и пятки,—ты весь мой!“

И Руди исчезъ въ ясной синеватой глубинѣ.

Въ воздухѣ стояла тишина; послѣдніе звуки колоколовъ замирали въ воздухѣ, а вмѣстѣ съ ними исчезалъ и послѣдній отблескъ вечерней зари на облакахъ.

„Мой!“ звучало въ глубинѣ. „Мой!“ звучало въ безконечной вышинѣ небесъ.

Блаженъ вознесшійся отъ любви къ любви, отъ любви земной—къ любви небесной! Порвалась струна, прозвучалъ печальный аккордъ, смерть запечатлѣла на бренной оболочкѣ свой ледяной поцѣлуй; прологъ жизненной драмы кончился; диссонансъ разрѣшился гармоническимъ аккордомъ.

Что-жъ, развѣ это печальная исторія?

Бѣдняжка Бабетта! Для нея это былъ часъ ужаса и скорби! Лодку относило все дальше и дальше. Никто на берегу не зналъ, что женихъ съ невѣстой отправились на островокъ. Сумерки все сгущались, облака садились ниже, наступила тьма. Одна, покинутая, несчастная стояла Бабетта на островѣ. Надъ Юрой, Швейцаріей и Савойей разразилась гроза; молніи блистали, удары грома слѣдовали одинъ за другимъ, раскаты продолжались по нѣскольку минутъ. Молніи сверкали, какъ солнечные лучи; на мгновеніе становилось свѣтло, какъ днемъ, и можно было явственно различить каждую тычинку, но затѣмъ опять все погружалось въ мракъ. Молніи бороздили небо, извиваясь по нему хвостами, зигзагами, лентами, ударяли прямо въ озеро, и оно вспыхивало то тутъ, то тамъ; раскаты грома раздавались еще громче, благодаря гулкому эху. На противоположномъ берегу торопливо вытаскивали на землю лодки; все живое спѣшило куда-нибудь укрыться!.. И вотъ полилъ дождь.

— Гдѣ же, однако, Руди и Бабетта въ такую непогоду!—сказалъ мельникъ.

Бабетта сидѣла, скрестивъ руки, опустивъ голову на грудь, онѣмѣвъ отъ скорби, обезсилѣвъ отъ криковъ и жалобъ.

„Тамъ, на днѣ!“ сказала она самой себѣ. „Глубоко, глубоко подъ водою, словно погребенъ въ пропасти глетчера!“


Тот же текст в современной орфографии

пробежал смертельный холод, электрический ток… Огонь и лёд!.. При мимолётном прикосновении к ним их, ведь, не различишь!

«Мой! Мой!» зазвучало вокруг него и в нём самом. «Я целовала тебя ещё маленького! Целовала тебя в губы, теперь же целую твои подошвы и пятки, — ты весь мой!»

И Руди исчез в ясной синеватой глубине.

В воздухе стояла тишина; последние звуки колоколов замирали в воздухе, а вместе с ними исчезал и последний отблеск вечерней зари на облаках.

«Мой!» звучало в глубине. «Мой!» звучало в бесконечной вышине небес.

Блажен вознёсшийся от любви к любви, от любви земной — к любви небесной! Порвалась струна, прозвучал печальный аккорд, смерть запечатлела на бренной оболочке свой ледяной поцелуй; пролог жизненной драмы кончился; диссонанс разрешился гармоническим аккордом.

Что ж, разве это печальная история?

Бедняжка Бабетта! Для неё это был час ужаса и скорби! Лодку относило всё дальше и дальше. Никто на берегу не знал, что жених с невестой отправились на островок. Сумерки всё сгущались, облака садились ниже, наступила тьма. Одна, покинутая, несчастная стояла Бабетта на острове. Над Юрой, Швейцарией и Савойей разразилась гроза; молнии блистали, удары грома следовали один за другим, раскаты продолжались по несколько минут. Молнии сверкали, как солнечные лучи; на мгновение становилось светло, как днём, и можно было явственно различить каждую тычинку, но затем опять всё погружалось во мрак. Молнии бороздили небо, извиваясь по нему хвостами, зигзагами, лентами, ударяли прямо в озеро, и оно вспыхивало то тут, то там; раскаты грома раздавались ещё громче, благодаря гулкому эху. На противоположном берегу торопливо вытаскивали на землю лодки; всё живое спешило куда-нибудь укрыться!.. И вот полил дождь.

— Где же, однако, Руди и Бабетта в такую непогоду! — сказал мельник.

Бабетта сидела, скрестив руки, опустив голову на грудь, онемев от скорби, обессилев от криков и жалоб.

«Там, на дне!» сказала она самой себе. «Глубоко, глубоко под водою, словно погребён в пропасти глетчера!»