И ей вспомнились разсказы Руди о смерти его матери, о томъ, какъ его вытащили изъ ледяного ущелья безжизненнымъ. „Дѣва Льдовъ таки поймала его!“
Блеснула ослѣпительная молнія. Бабетта вскочила; озеро на мгновеніе приподнялось, точно сверкающій глетчеръ; на немъ стояла Дѣва Льдовъ, величественная, вся озаренная голубымъ сіяніемъ, и у ногъ ея лежало тѣло Руди!.. „Мой!“ сказала она, и все опять потонуло во мракѣ. Дождь все лилъ.
— Ужасно!—стонала Бабетта.—Зачѣмъ, зачѣмъ было ему умирать какъ разъ на зарѣ нашего счастливѣйшаго дня! Господи, просвѣти мой умъ! Просвѣти мое сердце! Пути Твои темны для меня! Я не могу уразумѣть Твоего всемогущества и мудрости!
И Господь просвѣтилъ ее: какъ лучъ божественнаго милосердія мелькнуло въ ея мозгу воспоминаніе—ея послѣдній сонъ! Онъ возсталъ передъ нею, какъ на яву; она вспомнила каждое свое слово, вспомнила, чего просила у Бога: „лучшаго для себя и для Руди“.
— Горе мнѣ! Неужели зародышъ грѣха таился въ моемъ сердцѣ? Неужели мой сонъ предвѣщалъ наше будущее, и нить его жизни должна была порваться ради моего спасенія! О, я несчастная!
Такъ просидѣла она въ слезахъ всю ночь. Среди глубокой тишины, казалось, звучали еще послѣднія слова Руди: „Бо́льшаго, высшаго счастья земля не можетъ дать мнѣ!“ Они были сказаны въ минуту блаженства, и теперь она повторяла ихъ въ часъ безысходной скорби.
Прошло два года. Озеро улыбается, берега тоже; въ виноградникахъ висятъ пышныя гроздья; разукрашенные флагами пароходы проплываютъ мимо; лодочки съ распущенными парусами проносятся по зеркальной поверхности, словно бабочки. Желѣзная дорога къ Шильонскому замку открыта; она ведетъ далеко вглубь долины Роны. На каждой станціи выходятъ туристы-иностранцы и сейчасъ же справляются о мѣстныхъ достопримѣчательностяхъ въ книжкѣ съ краснымъ переплетомъ. Они посѣщаютъ Шильонъ, смотрятъ изъ его оконъ на островокъ съ тремя акаціями и читаютъ въ „Путеводителѣ“ о женихѣ и невѣстѣ, отправившихся туда на лодкѣ однажды вечеромъ, 1856 г.,
И ей вспомнились рассказы Руди о смерти его матери, о том, как его вытащили из ледяного ущелья безжизненным. «Дева Льдов таки поймала его!»
Блеснула ослепительная молния. Бабетта вскочила; озеро на мгновение приподнялось, точно сверкающий глетчер; на нём стояла Дева Льдов, величественная, вся озарённая голубым сиянием, и у ног её лежало тело Руди!.. «Мой!» сказала она, и всё опять потонуло во мраке. Дождь всё лил.
— Ужасно! — стонала Бабетта. — Зачем, зачем было ему умирать как раз на заре нашего счастливейшего дня! Господи, просвети мой ум! Просвети моё сердце! Пути Твои темны для меня! Я не могу уразуметь Твоего всемогущества и мудрости!
И Господь просветил её: как луч божественного милосердия мелькнуло в её мозгу воспоминание — её последний сон! Он восстал перед нею, как наяву; она вспомнила каждое своё слово, вспомнила, чего просила у Бога: «лучшего для себя и для Руди».
— Горе мне! Неужели зародыш греха таился в моём сердце? Неужели мой сон предвещал наше будущее, и нить его жизни должна была порваться ради моего спасения! О, я несчастная!
Так просидела она в слезах всю ночь. Среди глубокой тишины, казалось, звучали ещё последние слова Руди: «Большего, высшего счастья земля не может дать мне!» Они были сказаны в минуту блаженства, и теперь она повторяла их в час безысходной скорби.
Прошло два года. Озеро улыбается, берега тоже; в виноградниках висят пышные гроздья; разукрашенные флагами пароходы проплывают мимо; лодочки с распущенными парусами проносятся по зеркальной поверхности, словно бабочки. Железная дорога к Шильонскому замку открыта; она ведёт далеко вглубь долины Роны. На каждой станции выходят туристы-иностранцы и сейчас же справляются о местных достопримечательностях в книжке с красным переплётом. Они посещают Шильон, смотрят из его окон на островок с тремя акациями и читают в «Путеводителе» о женихе и невесте, отправившихся туда на лодке однажды вечером, 1856 г.,
