никами древнихъ временъ! Какой ощущалъ онъ тогда подъемъ духа, какую силу, какой священный огонь жегъ его сердце! Въ немъ загоралось желаніе создать изъ мрамора подобные же образы. Онъ хотѣлъ воплотить въ мраморѣ то чувство, которое стремилось изъ глубины его души вознестись къ Вѣчному и Безконечному. Но какъ возсоздать его, въ какомъ образѣ? Мягкая глина послушно принимала подъ его пальцами прекрасныя формы, но на другой день онъ, какъ и всегда, уничтожалъ созданное имъ наканунѣ.
Однажды онъ проходилъ мимо одного изъ многочисленныхъ роскошныхъ римскихъ палаццо, остановился передъ большими открытыми воротами и увидалъ внутри двора, за росписанными аркадами, садикъ, полный душистыхъ розъ. Сочныя, зеленыя листья змѣиной травы купались въ мраморномъ бассейнѣ, наполненномъ прозрачною водой. Тутъ же передъ нимъ промелькнуло видѣніе—молодая дѣвушка, дочь хозяина дома. Какъ она была нѣжна, воздушна, прелестна! Никогда въ жизни не видывалъ онъ такой женщины! Ахъ, нѣтъ, видѣлъ въ одномъ изъ римскихъ палаццо на картинѣ Рафаэля, въ образѣ Психеи. Тамъ она была написана красками, здѣсь явилась ему живая.
Она ярко запечатлѣлась въ его сердцѣ и мысляхъ; вернувшись въ свою бѣдную мастерскую, онъ принялся лѣпить изъ глины Психею—знатную молодую римлянку, и впервые остался доволенъ своею работою. Она имѣла въ его глазахъ значеніе,—это было, вѣдь, ея изображеніе!
Друзья, увидавъ статую, громко возликовали: въ этой работѣ художественный талантъ его выразился необычайно ярко; до сихъ поръ его признавали только одни они, теперь его признаетъ весь свѣтъ!
Глина прекрасно передаетъ жизненность тѣла, но не обладаетъ бѣлизной и прочностью мрамора; Психея должна была ожить въ мраморѣ, и у художника даже имѣлся этотъ драгоцѣнный матеріалъ: во дворѣ съ давнихъ лѣтъ лежала мраморная глыба, принадлежавшая еще его родителямъ. На ней валялся разный мусоръ, осколки стекла, обрѣзки овощей; все это грязнило, пачкало ее снаружи, но внутри мраморъ сіялъ снѣжною бѣлизною; изъ него-то и должна была возстать Психея.
Въ одинъ прекрасный день—звѣзда объ этомъ ничего не разсказываетъ,—она не видала этого, но мы-то знаемъ, что оно было такъ—узенькую, бѣдную улицу посѣтило знатное общество;
никами древних времён! Какой ощущал он тогда подъём духа, какую силу, какой священный огонь жёг его сердце! В нём загоралось желание создать из мрамора подобные же образы. Он хотел воплотить в мраморе то чувство, которое стремилось из глубины его души вознестись к Вечному и Бесконечному. Но как воссоздать его, в каком образе? Мягкая глина послушно принимала под его пальцами прекрасные формы, но на другой день он, как и всегда, уничтожал созданное им накануне.
Однажды он проходил мимо одного из многочисленных роскошных римских палаццо, остановился перед большими открытыми воротами и увидал внутри двора, за расписанными аркадами, садик, полный душистых роз. Сочные, зелёные листья змеиной травы купались в мраморном бассейне, наполненном прозрачною водой. Тут же перед ним промелькнуло видение — молодая девушка, дочь хозяина дома. Как она была нежна, воздушна, прелестна! Никогда в жизни не видывал он такой женщины! Ах, нет, видел в одном из римских палаццо на картине Рафаэля, в образе Психеи. Там она была написана красками, здесь явилась ему живая.
Она ярко запечатлелась в его сердце и мыслях; вернувшись в свою бедную мастерскую, он принялся лепить из глины Психею — знатную молодую римлянку, и впервые остался доволен своею работою. Она имела в его глазах значение, — это было, ведь, её изображение!
Друзья, увидав статую, громко возликовали: в этой работе художественный талант его выразился необычайно ярко; до сих пор его признавали только одни они, теперь его признает весь свет!
Глина прекрасно передаёт жизненность тела, но не обладает белизной и прочностью мрамора; Психея должна была ожить в мраморе, и у художника даже имелся этот драгоценный материал: во дворе с давних лет лежала мраморная глыба, принадлежавшая ещё его родителям. На ней валялся разный мусор, осколки стекла, обрезки овощей; всё это грязнило, пачкало её снаружи, но внутри мрамор сиял снежною белизною; из него-то и должна была восстать Психея.
В один прекрасный день — звезда об этом ничего не рассказывает, — она не видала этого, но мы-то знаем, что оно было так — узенькую, бедную улицу посетило знатное общество;
