— Знаешь новость, Петръ?—спросила она, вернувшись оттуда.—Славная новость! Дочка бургомистра Лотта помолвлена вчера вечеромъ съ сыномъ статскаго совѣтника!
— Не можетъ быть!—воскликнулъ Петръ, вскакивая со стула. Но мать сказала „да“,—она узнала эту новость отъ жены цирульника, а мужъ той слышалъ о помолвкѣ отъ самого бургомистра.
Петръ поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ, и упалъ на стулъ.
— Господи Боже! Что съ тобой?—воскликнула мать.
— Ничего, ничего! Только оставь меня!—отвѣтилъ онъ, а слезы такъ и побѣжали у него по щекамъ ручьемъ.
— Дитятко мое милое! Золотой мой!—сказала мать и тоже заплакала. А барабанъ напѣвалъ—конечно, про себя: „Lotte ist todt! Lotte ist todt![1] Вотъ и пѣсенкѣ конецъ!“
Но пѣснѣ еще не былъ конецъ; въ ней оказалось еще много строфъ, чудныхъ, золотыхъ строфъ!
— Ишь, ломается, изъ себя выходитъ!—оговаривала сосѣдка мать Петра.—Весь свѣтъ долженъ читать письма ея „золотого мальчика“ и газеты, гдѣ говорится о немъ и о его скрипкѣ. Онъ и денегъ ей высылаетъ не мало, а это ей кстати теперь—овдовѣла!
— Онъ играетъ передъ королями и государями!—говорилъ городской музыкантъ.—Мнѣ этого не выпало на долю, но онъ—мой ученикъ и не забываетъ своего стараго учителя.
— Отцу снилось, что Петръ вернулся съ войны съ серебрянымъ крестомъ на груди, но тамъ трудно заслужить его! Зато теперь у него командорскій крестъ! Вотъ бы отецъ дожилъ!—разсказывала мать.
— Онъ—знаменитость!—гремѣлъ пожарный барабанъ, и весь родной городъ повторялъ: сынъ барабанщика, рыжій Петръ, бѣгавшій мальчикомъ въ деревянныхъ башмакахъ, бывшій барабанщикъ, музыкантъ, игравшій на вечеринкахъ танцы—знаменитость.
— Онъ игралъ у насъ раньше, чѣмъ въ королевскихъ дворцахъ!—говорила жена бургомистра.—Въ тѣ времена онъ безъ ума былъ отъ нашей Лотты. Онъ всегда мѣтилъ высоко! Но тогда это было съ его стороны просто дерзостью! Мужъ мой
- ↑ Т.-е. „Лотта умерла“.—Строфа изъ уличной пѣсни. Примѣч. перев.
— Знаешь новость, Пётр? — спросила она, вернувшись оттуда. — Славная новость! Дочка бургомистра Лотта помолвлена вчера вечером с сыном статского советника!
— Не может быть! — воскликнул Пётр, вскакивая со стула. Но мать сказала «да», — она узнала эту новость от жены цирюльника, а муж той слышал о помолвке от самого бургомистра.
Пётр побледнел, как мертвец, и упал на стул.
— Господи Боже! Что с тобой? — воскликнула мать.
— Ничего, ничего! Только оставь меня! — ответил он, а слёзы так и побежали у него по щекам ручьём.
— Дитятко моё милое! Золотой мой! — сказала мать и тоже заплакала. А барабан напевал — конечно, про себя: «Lotte ist todt! Lotte ist todt![1] Вот и песенке конец!»
Но песне ещё не был конец; в ней оказалось ещё много строф, чудных, золотых строф!
— Ишь, ломается, из себя выходит! — оговаривала соседка мать Петра. — Весь свет должен читать письма её «золотого мальчика» и газеты, где говорится о нём и о его скрипке. Он и денег ей высылает немало, а это ей кстати теперь — овдовела!
— Он играет перед королями и государями! — говорил городской музыкант. — Мне этого не выпало на долю, но он — мой ученик и не забывает своего старого учителя.
— Отцу снилось, что Пётр вернулся с войны с серебряным крестом на груди, но там трудно заслужить его! Зато теперь у него командорский крест! Вот бы отец дожил! — рассказывала мать.
— Он — знаменитость! — гремел пожарный барабан, и весь родной город повторял: сын барабанщика, рыжий Пётр, бегавший мальчиком в деревянных башмаках, бывший барабанщик, музыкант, игравший на вечеринках танцы — знаменитость.
— Он играл у нас раньше, чем в королевских дворцах! — говорила жена бургомистра. — В те времена он без ума был от нашей Лотты. Он всегда метил высоко! Но тогда это было с его стороны просто дерзостью! Муж мой
- ↑ Т. е. «Лотта умерла». — Строфа из уличной песни. Примеч. перев.
