мовой. Онъ, вѣдь, какъ ты знаешь, собирался подслушивать и подошелъ какъ разъ въ ту минуту, когда прочли заглавіе „Крошка-Домовой“.
— Э, да дѣло-то идетъ обо мнѣ!—сказалъ онъ.—Что она могла написать обо мнѣ? Постой же, дойму я тебя! Буду воровать у тебя яйца, цыплятъ, выгонять жиръ изъ теленка! Вотъ-что, сударыня-хозяюшка! Скажите пожалуйста!
И онъ навострилъ уши. Но вотъ онъ слышитъ о величіи и могуществѣ домового, о его власти надъ хозяйкой,—она, вѣдь, подразумѣвала подъ домовымъ поэтическое настроеніе, но домовой понялъ все это буквально—и лицо его стало расплываться въ улыбку, глазки заблестѣли отъ удовольствія, губы сложились въ важную мину; онъ даже невольно привсталъ на цыпочки и выросъ на цѣлый вершокъ! Ахъ, онъ былъ въ такомъ восторгѣ отъ всего сказаннаго о „Крошкѣ Домовомъ“!
— А въ хозяйкѣ-то и впрямь сидитъ геній! И какъ она образована! Я былъ ужасно несправедливъ къ ней! Она помѣстила меня въ свои „спайки“; ихъ напечатаютъ и прочтутъ!.. Ну, ужъ полно теперь коту лакать хозяйкины сливки,—я самъ буду лакать ихъ! Одинъ все же выпьетъ меньше, чѣмъ двое, вотъ и экономія! Я и буду теперь соблюдать ее, буду почитать и уважать хозяйку!
„Сколько, однако, въ немъ человѣческаго!“ подумалъ старый котъ. „Стоило хозяйкѣ польстивѣе мяукнуть ему, и онъ сейчасъ запѣлъ на иной ладъ! Хитра она, хозяйка-то!“
Но она вовсе не была хитра; хитеръ-то былъ домовой,—въ немъ было много человѣческаго!
Если ты не понимаешь этой исторіи, то попроси объясненія—только не у домового, да и не у хозяйки.
мовой. Он, ведь, как ты знаешь, собирался подслушивать и подошёл как раз в ту минуту, когда прочли заглавие «Крошка-Домовой».
— Э, да дело-то идёт обо мне! — сказал он. — Что она могла написать обо мне? Постой же, дойму я тебя! Буду воровать у тебя яйца, цыплят, выгонять жир из телёнка! Вот что, сударыня-хозяюшка! Скажите пожалуйста!
И он навострил уши. Но вот он слышит о величии и могуществе домового, о его власти над хозяйкой, — она, ведь, подразумевала под домовым поэтическое настроение, но домовой понял всё это буквально — и лицо его стало расплываться в улыбку, глазки заблестели от удовольствия, губы сложились в важную мину; он даже невольно привстал на цыпочки и вырос на целый вершок! Ах, он был в таком восторге от всего сказанного о «Крошке Домовом»!
— А в хозяйке-то и впрямь сидит гений! И как она образована! Я был ужасно несправедлив к ней! Она поместила меня в свои «спайки»; их напечатают и прочтут!.. Ну, уж полно теперь коту лакать хозяйкины сливки, — я сам буду лакать их! Один всё же выпьет меньше, чем двое, вот и экономия! Я и буду теперь соблюдать её, буду почитать и уважать хозяйку!
«Сколько, однако, в нём человеческого!» подумал старый кот. «Стоило хозяйке польстивее мяукнуть ему, и он сейчас запел на иной лад! Хитра она, хозяйка-то!»
Но она вовсе не была хитра; хитёр-то был домовой, — в нём было много человеческого!
Если ты не понимаешь этой истории, то попроси объяснения — только не у домового, да и не у хозяйки.
Ужасно много знаютъ нынѣшнія дѣти! И не придумаешь, кажется, чего бы они не знали. Разсказъ о томъ, что аистъ принесъ ихъ папашѣ съ мамашей изъ пруда или изъ колодца, считается теперь такою старою исторіею, что они ей и вѣрить не хотятъ больше. А, вѣдь, нѣтъ ничего достовѣрнѣе ея!
Но какъ же попадаютъ малютки въ прудъ или колодезь? Да, это знаетъ не всякій, но кое-кто все-таки знаетъ. Вы вгляды-
Ужасно много знают нынешние дети! И не придумаешь, кажется, чего бы они не знали. Рассказ о том, что аист принёс их папаше с мамашей из пруда или из колодца, считается теперь такою старою историею, что они ей и верить не хотят больше. А, ведь, нет ничего достовернее её!
Но как же попадают малютки в пруд или колодезь? Да, это знает не всякий, но кое-кто всё-таки знает. Вы вгляды-
