пространство; потомъ опять сильно взмахнулъ крыльями и опять поплылъ по воздуху. Солнце играло на бѣлыхъ перьяхъ, шея и голова граціозно вытянулись впередъ… Вотъ такъ полетъ, вотъ такъ взмахи крыльевъ!
— Онъ и до сихъ поръ красивѣе всѣхъ!—сказала аистиха.—Но ему-то я не скажу этого!
Въ эту осень викингъ вернулся съ набѣга рано. Много добычи и плѣнныхъ привезъ онъ съ собою. Въ числѣ плѣнныхъ былъ молодой христіанскій священникъ, одинъ изъ тѣхъ, что отвергали боговъ древняго Сѣвера. Въ послѣднее время въ замкѣ викинга—и въ главномъ покоѣ, и на женской половинѣ—то и дѣло слышались разговоры о новой вѣрѣ, которая распространилась по всѣмъ странамъ юга и, благодаря Св. Ансгарію, проникла даже сюда на сѣверъ. Гельгѣ мало было дѣла до вѣры въ бѣлаго Христа, пожертвовавшаго собою изъ любви къ людямъ и ради ихъ спасенія. Она всѣ эти разсказы, какъ говорится, въ одно ухо впускала, а въ другое выпускала. Слово „любовь“ находило доступъ въ ея душу лишь въ тѣ минуты, когда она, въ образѣ жабы, сидѣла, съежившись, въ запертой комнатѣ. Но жена викинга чутко прислушивалась къ разсказамъ и преданіямъ, ходившимъ о Сынѣ Единаго Истиннаго Бога, и они будили въ ней новыя чувства.
Воины, вернувшись домой, разсказывали о великолѣпныхъ храмахъ, высѣченныхъ изъ драгоцѣннаго камня и воздвигнутыхъ въ честь Того, Чьимъ завѣтомъ была любовь. Въ числѣ добычи находились и два тяжелыхъ золотыхъ сосуда искусной работы, изъ которыхъ исходилъ какой-то удивительный ароматъ.
Это были двѣ кадильницы, которыми кадили христіанскіе священники передъ алтарями, никогда не окроплявшимися кровью. На этихъ алтаряхъ вино и хлѣбъ превращались въ кровь и тѣло Христовы, принесенныя Имъ въ жертву ради спасенія всѣхъ людей—даже не родившихся еще поколѣній.
Христіанина связали по рукамъ и ногамъ веревками изъ лыка и посадили въ глубокій, сложенный изъ камней подвалъ замка. Какъ онъ былъ прекрасенъ! „Словно самъ Бальдуръ!“[1]—сказала жена викинга, тронутая бѣдственнымъ положеніемъ плѣн-
пространство; потом опять сильно взмахнул крыльями и опять поплыл по воздуху. Солнце играло на белых перьях, шея и голова грациозно вытянулись вперёд… Вот так полёт, вот так взмахи крыльев!
— Он и до сих пор красивее всех! — сказала аистиха. — Но ему-то я не скажу этого!
В эту осень викинг вернулся с набега рано. Много добычи и пленных привёз он с собою. В числе пленных был молодой христианский священник, один из тех, что отвергали богов древнего Севера. В последнее время в замке викинга — и в главном покое, и на женской половине — то и дело слышались разговоры о новой вере, которая распространилась по всем странам юга и, благодаря Св. Ансгарию, проникла даже сюда на север. Гельге мало было дела до веры в белого Христа, пожертвовавшего собою из любви к людям и ради их спасения. Она все эти рассказы, как говорится, в одно ухо впускала, а в другое выпускала. Слово «любовь» находило доступ в её душу лишь в те минуты, когда она, в образе жабы, сидела, съёжившись, в запертой комнате. Но жена викинга чутко прислушивалась к рассказам и преданиям, ходившим о Сыне Единого Истинного Бога, и они будили в ней новые чувства.
Воины, вернувшись домой, рассказывали о великолепных храмах, высеченных из драгоценного камня и воздвигнутых в честь Того, Чьим заветом была любовь. В числе добычи находились и два тяжёлых золотых сосуда искусной работы, из которых исходил какой-то удивительный аромат.
Это были две кадильницы, которыми кадили христианские священники перед алтарями, никогда не окроплявшимися кровью. На этих алтарях вино и хлеб превращались в кровь и тело Христовы, принесённые Им в жертву ради спасения всех людей — даже не родившихся ещё поколений.
Христианина связали по рукам и ногам верёвками из лыка и посадили в глубокий, сложенный из камней подвал замка. Как он был прекрасен! «Словно сам Бальдур!»[1] — сказала жена викинга, тронутая бедственным положением плен-
