Такъ вотъ чему поклонялась и служила тетушка всю свою жизнь!
Так вот чему поклонялась и служила тётушка всю свою жизнь!
Колодезь былъ глубокій, поэтому и веревка была длинная; она медленно навертывалась на воротъ, когда вытаскивали полное ведро. Какъ ни прозрачна была вода въ колодцѣ, въ ней никогда не играли солнечные лучи,—они не достигали до ея поверхности. По стѣнкамъ же колодца и между камнями, куда они проникали, росла зелень.
Здѣсь ютилась цѣлая семья жабъ; она была не туземнаго происхожденія, а, такъ сказать, слетѣла сюда кувыркомъ въ лицѣ старой жабы, которая была еще жива и посейчасъ. Давнишнія обитательницы колодца, зеленыя лягушки, плававшія въ водѣ, признали жабъ родственницами и обошлись съ ними, какъ съ гостьями, прибывшими на воды. А гостьи-то взяли, да и поселились здѣсь совсѣмъ: жилось имъ тутъ очень вольготно, онѣ чувствовали подъ собою твердую почву!
Старой бабушкѣ-лягушкѣ довелось разъ совершить путешествіе въ ведрѣ; она поднялась въ немъ наверхъ, но тамъ ей показалось черезчуръ свѣтло, у нея даже въ глазахъ зарябило! Къ счастью, ей удалось выпрыгнуть изъ ведра. Шлепсъ! Она такъ бухнулась въ воду, что три дня спины у себя не чувствовала. Многаго о бѣломъ свѣтѣ она разсказать не могла, но знала, да это и всѣ знали, что колодезь—еще не весь свѣтъ. Вотъ старая жаба, та бы могла поразсказать о немъ кое-что побольше, но она никогда не отвѣчала на вопросы, ну, ее и не спрашивали.
— Безобразная, жирная толстуха!—говорили про нее зеленыя лягушки.—И дѣтки ея всѣ въ нее будутъ!
— Можетъ статься!—отвѣчала жаба.—Но у одной изъ нихъ, или у меня самой, сидитъ въ головѣ драгоцѣнный камень!
Зеленыя лягушки слушали ее, вытаращивъ глаза, но слова ея имъ не понравились—они передразнили ее и шлепнулись на дно. Зато молодыя жабы даже заднія ножки вытянули отъ пущей важности. Каждая мнила себя обладательницей драгоцѣннаго камня и сидѣла возлѣ старой жабы смирно-смирно, боясь шевельнуть головой. Но вдругъ всѣ заразъ зашевелились
Колодезь был глубокий, поэтому и верёвка была длинная; она медленно навёртывалась на ворот, когда вытаскивали полное ведро. Как ни прозрачна была вода в колодце, в ней никогда не играли солнечные лучи, — они не достигали до её поверхности. По стенкам же колодца и между камнями, куда они проникали, росла зелень.
Здесь ютилась целая семья жаб; она была не туземного происхождения, а, так сказать, слетела сюда кувырком в лице старой жабы, которая была ещё жива и посейчас. Давнишние обитательницы колодца, зелёные лягушки, плававшие в воде, признали жаб родственницами и обошлись с ними, как с гостьями, прибывшими на воды. А гостьи-то взяли, да и поселились здесь совсем: жилось им тут очень вольготно, они чувствовали под собою твёрдую почву!
Старой бабушке-лягушке довелось раз совершить путешествие в ведре; она поднялась в нём наверх, но там ей показалось чересчур светло, у неё даже в глазах зарябило! К счастью, ей удалось выпрыгнуть из ведра. Шлёпс! Она так бухнулась в воду, что три дня спины у себя не чувствовала. Многого о белом свете она рассказать не могла, но знала, да это и все знали, что колодезь — ещё не весь свет. Вот старая жаба, та бы могла порассказать о нём кое-что побольше, но она никогда не отвечала на вопросы, ну, её и не спрашивали.
— Безобразная, жирная толстуха! — говорили про неё зелёные лягушки. — И детки её все в неё будут!
— Может статься! — отвечала жаба. — Но у одной из них, или у меня самой, сидит в голове драгоценный камень!
Зелёные лягушки слушали её, вытаращив глаза, но слова её им не понравились — они передразнили её и шлёпнулись на дно. Зато молодые жабы даже задние ножки вытянули от пущей важности. Каждая мнила себя обладательницей драгоценного камня и сидела возле старой жабы смирно-смирно, боясь шевельнуть головой. Но вдруг все зараз зашевелились
