тана; въ темно-каштановыхъ волосахъ красовался полураспустившійся цвѣтокъ родного деревца; она смотрѣла самою богиней весны!
Съ минуту она сидѣла неподвижно, затѣмъ вскочила и съ быстротой газели кинулась впередъ, завернула за уголъ, неслась, летѣла, перебѣгала съ мѣста на мѣсто, быстрая, неуловимая, какъ солнечный зайчикъ, наводимый зеркаломъ.
Если бы можно было прослѣдить, подмѣтить всѣ ея движенія! Какое открылось бы удивительное зрѣлище! Обликъ ея, все ея одѣяніе мѣнялись ежеминутно, принимали новыя очертанія и краски, сообразно мѣсту, на которомъ она пріостанавливалась хоть на мгновеніе, или падавшему на нее изъ оконъ домовъ свѣту.
Вотъ она на бульварѣ; отъ уличныхъ фонарей и отъ газовыхъ рожковъ въ магазинахъ и кофейняхъ лились потоки свѣта. Вдоль тротуаровъ тянулись ряды молодыхъ и стройныхъ деревьевъ; каждое скрывало отъ лучей искусственнаго свѣта свою Дріаду. Весь безконечно длинный тротуаръ представлялъ какъ будто одну сплошную залу, заставленную столами съ всевозможными прохладительными напитками—отъ шампанскаго и шартреза и до кофе и пива. На окнахъ магазиновъ красовались настоящія выставки цвѣтовъ, картинъ, статуй, книгъ и пестрыхъ тканей.
Насмотрѣвшись на толпу, сновавшую около домовъ, Дріада устремила взоръ на ужасающій потокъ, струившійся между двумя рядами деревьевъ. Тамъ неслась какъ будто цѣлая рѣка каретъ, кабріолетовъ, колясокъ, омнибусовъ, фіакровъ, всадниковъ и марширующихъ солдатъ. Вздумать пробраться сквозь этотъ бѣшеный потокъ—значило бы рисковать жизнью. Вотъ замелькали какіе-то голубоватые огоньки, потомъ опять все утонуло въ морѣ газоваго свѣта, и вдругъ взвилась ракета!.. Откуда? Куда?
Такъ вотъ гдѣ разстилалась широкая столбовая дорога города городовъ!
Съ одной стороны звучала нѣжная итальянская мелодія, съ другой—испанскій мотивъ, сопровождаемый позвякиваньемъ кастаньетъ; но громче, оглушительнѣе всего раздавались модные шарманочные мотивы, звуки этой щекочущей нервы, канканной музыки, которой и не знавалъ Орфей, никогда и не слыхивала прекрасная Елена, но подъ которую впору было заплясать на своемъ единственномъ колесѣ даже старой тачкѣ, умѣй она только
тана; в тёмно-каштановых волосах красовался полураспустившийся цветок родного деревца; она смотрела самою богиней весны!
С минуту она сидела неподвижно, затем вскочила и с быстротой газели кинулась вперёд, завернула за угол, неслась, летела, перебегала с места на место, быстрая, неуловимая, как солнечный зайчик, наводимый зеркалом.
Если бы можно было проследить, подметить все её движения! Какое открылось бы удивительное зрелище! Облик её, всё её одеяние менялись ежеминутно, принимали новые очертания и краски, сообразно месту, на котором она приостанавливалась хоть на мгновение, или падавшему на неё из окон домов свету.
Вот она на бульваре; от уличных фонарей и от газовых рожков в магазинах и кофейнях лились потоки света. Вдоль тротуаров тянулись ряды молодых и стройных деревьев; каждое скрывало от лучей искусственного света свою Дриаду. Весь бесконечно длинный тротуар представлял как будто одну сплошную залу, заставленную столами с всевозможными прохладительными напитками — от шампанского и шартреза и до кофе и пива. На окнах магазинов красовались настоящие выставки цветов, картин, статуй, книг и пёстрых тканей.
Насмотревшись на толпу, сновавшую около домов, Дриада устремила взор на ужасающий поток, струившийся между двумя рядами деревьев. Там неслась как будто целая река карет, кабриолетов, колясок, омнибусов, фиакров, всадников и марширующих солдат. Вздумать пробраться сквозь этот бешеный поток — значило бы рисковать жизнью. Вот замелькали какие-то голубоватые огоньки, потом опять всё утонуло в море газового света, и вдруг взвилась ракета!.. Откуда? Куда?
Так вот где расстилалась широкая столбовая дорога города городов!
С одной стороны звучала нежная итальянская мелодия, с другой — испанский мотив, сопровождаемый позвякиваньем кастаньет; но громче, оглушительнее всего раздавались модные шарманочные мотивы, звуки этой щекочущей нервы, канканной музыки, которой и не знавал Орфей, никогда и не слыхивала прекрасная Елена, но под которую впору было заплясать на своём единственном колесе даже старой тачке, умей она только
