деньги; потомъ она направилась на востокъ, потомъ опять повернула на западъ,—у нея не было передъ собою никакой цѣли, она сердилась на всѣхъ и на все, даже на Бога, такъ ожесточена была ея душа. Но вотъ, силы начали измѣнять ей, она едва передвигала ноги отъ усталости, наконецъ, запнулась о кочку и упала. Съ кочки взлетѣла пигалица и пискнула: „Чувъ-чувъ! Ахъ ты воровка!“ Марія никогда не посягала на добро ближняго, но птичьи яйца и птенцовъ приказывала красть для себя, когда была маленькая. Теперь она припомнила это.
Съ того мѣста, гдѣ она лежала, видны были береговыя дюны; тамъ жили рыбаки, но она не могла добраться до нихъ, такъ она была слаба. Большія бѣлыя чайки пролетали надъ нею и кричали такъ же пронзительно, какъ кричали, бывало, грачи, вороны и галки въ усадьбѣ; птицы подлетали къ Маріи все ближе и ближе, подъ конецъ изъ бѣлыхъ стали черными, какъ уголь, да и все потемнѣло въ ея глазахъ…
Когда она опять открыла ихъ, она увидала, что ее подняли и несутъ на рукахъ. Несъ ее высокій, сильный малый. Она взглянула въ его бородатое лицо,—надъ глазомъ у него былъ глубокій шрамъ, бровь какъ будто была перерѣзана пополамъ. Онъ отнесъ несчастную женщину на судно, гдѣ служилъ матросомъ, а шкиперъ разругалъ его за это на чемъ свѣтъ стоитъ.
На другой день корабль отплылъ. Марію Груббе не высадили, значитъ и она тоже отправилась въ плаваніе. Но она, конечно, вернулась обратно? Да, только когда и куда?
И объ этомъ пономарь могъ разсказать; при этомъ онъ ровно ничего не выдумывалъ отъ себя, а почерпалъ всѣ свои свѣдѣнія изъ достовѣрнаго источника—изъ одной старой книги, которую мы и сами можемъ взять да прочесть. Написалъ ее датскій историкъ Людвигъ Гольбергъ, авторъ многихъ прекрасныхъ книгъ и забавныхъ комедій, которыя такъ живо рисуютъ намъ его вѣкъ и современниковъ. Въ своихъ письмахъ Гольбергъ разсказываетъ о своей встрѣчѣ съ Маріей Груббе. Объ этомъ стоитъ послушать, но все же мы не забудемъ изъ-за этого птичницы Греты, что сидитъ теперь такая веселая и довольная въ своемъ великолѣпномъ птичникѣ.
Остановились мы на томъ, что Марія Груббе отплыла на кораблѣ.
Прошли годы.
деньги; потом она направилась на восток, потом опять повернула на запад, — у неё не было перед собою никакой цели, она сердилась на всех и на всё, даже на Бога, так ожесточена была её душа. Но вот, силы начали изменять ей, она едва передвигала ноги от усталости, наконец, запнулась о кочку и упала. С кочки взлетела пигалица и пискнула: «Чув-чув! Ах ты воровка!» Мария никогда не посягала на добро ближнего, но птичьи яйца и птенцов приказывала красть для себя, когда была маленькая. Теперь она припомнила это.
С того места, где она лежала, видны были береговые дюны; там жили рыбаки, но она не могла добраться до них, так она была слаба. Большие белые чайки пролетали над нею и кричали так же пронзительно, как кричали, бывало, грачи, вороны и галки в усадьбе; птицы подлетали к Марии всё ближе и ближе, под конец из белых стали чёрными, как уголь, да и всё потемнело в её глазах…
Когда она опять открыла их, она увидала, что её подняли и несут на руках. Нёс её высокий, сильный малый. Она взглянула в его бородатое лицо, — над глазом у него был глубокий шрам, бровь как будто была перерезана пополам. Он отнёс несчастную женщину на судно, где служил матросом, а шкипер разругал его за это на чём свет стоит.
На другой день корабль отплыл. Марию Груббе не высадили, значит и она тоже отправилась в плавание. Но она, конечно, вернулась обратно? Да, только когда и куда?
И об этом пономарь мог рассказать; при этом он ровно ничего не выдумывал от себя, а почерпал все свои сведения из достоверного источника — из одной старой книги, которую мы и сами можем взять да прочесть. Написал её датский историк Людвиг Гольберг, автор многих прекрасных книг и забавных комедий, которые так живо рисуют нам его век и современников. В своих письмах Гольберг рассказывает о своей встрече с Марией Груббе. Об этом стоит послушать, но всё же мы не забудем из-за этого птичницы Греты, что сидит теперь такая весёлая и довольная в своём великолепном птичнике.
Остановились мы на том, что Мария Груббе отплыла на корабле.
Прошли годы.
