— Думаю, что лучше всего вамъ обратиться къ перевозчицѣ!—отвѣтилъ тотъ.—Коли хотите быть съ нею полюбезнѣе, зовите ее матушкой Сёренъ Сёренсенъ Мёллеръ! Но смотрите, не слишкомъ-то ужъ любезничайте, не то она разсердится! Мужъ ея арестованъ за убійство, и она сама теперь правитъ перевозомъ,—лапищи у нея здоровыя!
Студентъ забралъ свою котомку и пошелъ въ домикъ перевозчицы. Дверь не была заперта; онъ приподнялъ щеколду и вошелъ въ комнату, выстланную кирпичомъ. Главною мебелью была длинная скамья, покрытая большимъ кожанымъ одѣяломъ. Къ скамьѣ была привязана бѣлая насѣдка съ цыплятами; она опрокинула блюдечко съ питьемъ и вода розлилась по полу. Ни въ этой, ни въ сосѣдней комнатѣ не было ни души, кромѣ грудного ребенка въ колыбелькѣ. Но вотъ показалась лодка, отплывшая отъ противоположнаго берега; въ ней кто-то сидѣлъ, но кто именно—мужчина или женщина—рѣшить было мудрено: сидѣвшій былъ закутанъ въ широкій плащъ съ капюшономъ, покрывавшимъ голову. Лодка пристала къ берегу.
Изъ нея вышла и вошла въ комнату женщина, еще очень видная собой—особенно когда выпрямляла спину. Изъ-подъ черныхъ бровей гордо смотрѣли черные глаза. Это и была сама матушка Сёренъ, перевозчица. Грачи, вороны и галки прокричали бы, впрочемъ, другое, болѣе знакомое намъ имя.
Сурово глядѣла она, скупа была на слова, но все же студенту удалось сговориться съ нею насчетъ платы за столъ и за помѣщеніе на то время, пока въ Копенгагенѣ будетъ обстоять неблагополучно.
Въ домикъ перевозчицы частенько заглядывали изъ ближайшаго городка нѣкоторые почтенные граждане, вродѣ Франца Ножевщика и Сиверта Обозрѣвателя мѣшковъ[1]. Они потягивали изъ кружекъ пивцо и бесѣдовали со студентомъ. Онъ былъ мастеръ своего дѣла,—какъ выражались они—читалъ по-латыни и по-гречески и умѣлъ потолковать объ ученыхъ предметахъ.
— Чѣмъ меньше знаешь, тѣмъ легче живется!—замѣтила однажды матушка Сёренъ.
— Да, вотъ вамъ-то не легко приходится!—сказалъ Голь-
- ↑ Дѣйствующія лица изъ комедіи Гольберга: „Мѣдникъ-Политикъ“. Примѣч. перев.
— Думаю, что лучше всего вам обратиться к перевозчице! — ответил тот. — Коли хотите быть с нею полюбезнее, зовите её матушкой Сёрен Сёренсен Мёллер! Но смотрите, не слишком-то уж любезничайте, не то она рассердится! Муж её арестован за убийство, и она сама теперь правит перевозом, — лапищи у неё здоровые!
Студент забрал свою котомку и пошёл в домик перевозчицы. Дверь не была заперта; он приподнял щеколду и вошёл в комнату, выстланную кирпичом. Главною мебелью была длинная скамья, покрытая большим кожаным одеялом. К скамье была привязана белая наседка с цыплятами; она опрокинула блюдечко с питьём и вода разлилась по полу. Ни в этой, ни в соседней комнате не было ни души, кроме грудного ребёнка в колыбельке. Но вот показалась лодка, отплывшая от противоположного берега; в ней кто-то сидел, но кто именно — мужчина или женщина — решить было мудрено: сидевший был закутан в широкий плащ с капюшоном, покрывавшим голову. Лодка пристала к берегу.
Из неё вышла и вошла в комнату женщина, ещё очень видная собой — особенно когда выпрямляла спину. Из-под чёрных бровей гордо смотрели чёрные глаза. Это и была сама матушка Сёрен, перевозчица. Грачи, вороны и галки прокричали бы, впрочем, другое, более знакомое нам имя.
Сурово глядела она, скупа была на слова, но всё же студенту удалось сговориться с нею насчёт платы за стол и за помещение на то время, пока в Копенгагене будет обстоять неблагополучно.
В домик перевозчицы частенько заглядывали из ближайшего городка некоторые почтенные граждане, вроде Франца Ножевщика и Сиверта Обозревателя мешков[1]. Они потягивали из кружек пивцо и беседовали со студентом. Он был мастер своего дела, — как выражались они — читал по-латыни и по-гречески и умел потолковать об учёных предметах.
— Чем меньше знаешь, тем легче живётся! — заметила однажды матушка Сёрен.
— Да, вот вам-то нелегко приходится! — сказал Голь-
- ↑ Действующие лица из комедии Гольберга: «Медник-Политик». Примеч. перев.
