по полу. Колокола въ городѣ зазвонили къ обѣднѣ. Студентъ завернулся въ свой шерстяной плащъ и собрался пойти въ городъ.
Надъ домикомъ перевозчицы съ крикомъ и карканьемъ летали грачи, вороны и галки; изъ-за ихъ крика не слышно было даже колокольнаго звона. Матушка Сёренъ стояла за порогомъ и набирала въ котелокъ снѣгу, чтобы вскипятить воды. Она смотрѣла на стаи птицъ и думала свою думушку.
Студентъ пошелъ въ церковь; на пути туда и обратно ему пришлось проходить мимо дома Сиверта Обозрѣвателя мѣшковъ. Когда студентъ проходилъ во второй разъ, его зазвали выпить кружку теплаго пива съ сиропомъ и имбиремъ. Рѣчь зашла о матушкѣ Сёренъ, но хозяинъ не много могъ сообщить о ней, зналъ только, что она не здѣшняя, что у нея когда-то водились деньжонки, и что мужъ ея, простой матросъ, убилъ сгоряча одного драгёрскаго шкипера. „Онъ бивалъ и жену, но она стоитъ за него горой!“
— Я бы такого обращенія не потерпѣла!—сказала хозяйка.—Ну, да и то сказать, я лучшаго происхожденія! Мой отецъ, вѣдь, былъ королевскимъ ткачомъ чулокъ!
— Да и замужемъ-то вы за королевскимъ чиновникомъ!—сказалъ Гольбергъ и откланялся хозяевамъ.
Вотъ подошелъ и вечеръ, а въ вечеръ Новаго Года празднуется память трехъ восточныхъ царей, пришедшихъ на поклоненіе Младенцу Іисусу, и матушка Сёренъ зажгла для Гольберга въ честь трехъ царей особую „тройную“ сальную свѣчу собственнаго издѣлія.
— По одной свѣчкѣ для каждаго мужа!—сказалъ Гольбергъ.
— Для каждаго мужа?—спросила женщина и пристально посмотрѣла на него.
— Ну да, для каждаго изъ восточныхъ мужей!—сказалъ студентъ.
— Ахъ, вы вотъ о чемъ!—сказала она и долго сидѣла молча.
Но все-таки въ этотъ вечеръ студенту удалось вывѣдать отъ нея кое-что.
— Вы любите своего мужа?—началъ Гольбергъ.—А поговариваютъ, что онъ обходился съ вами жестоко.
— Это никого не касается, кромѣ меня!—отвѣтила она.—Такіе побои принесли бы мнѣ большую пользу въ дѣтствѣ, теперь же
по полу. Колокола в городе зазвонили к обедне. Студент завернулся в свой шерстяной плащ и собрался пойти в город.
Над домиком перевозчицы с криком и карканьем летали грачи, вороны и галки; из-за их крика не слышно было даже колокольного звона. Матушка Сёрен стояла за порогом и набирала в котелок снегу, чтобы вскипятить воды. Она смотрела на стаи птиц и думала свою думушку.
Студент пошёл в церковь; на пути туда и обратно ему пришлось проходить мимо дома Сиверта Обозревателя мешков. Когда студент проходил во второй раз, его зазвали выпить кружку тёплого пива с сиропом и имбирём. Речь зашла о матушке Сёрен, но хозяин немного мог сообщить о ней, знал только, что она нездешняя, что у неё когда-то водились деньжонки, и что муж её, простой матрос, убил сгоряча одного драгёрского шкипера. «Он бивал и жену, но она стоит за него горой!»
— Я бы такого обращения не потерпела! — сказала хозяйка. — Ну, да и то сказать, я лучшего происхождения! Мой отец, ведь, был королевским ткачом чулок!
— Да и замужем-то вы за королевским чиновником! — сказал Гольберг и откланялся хозяевам.
Вот подошёл и вечер, а в вечер Нового Года празднуется память трёх восточных царей, пришедших на поклонение Младенцу Иисусу, и матушка Сёрен зажгла для Гольберга в честь трёх царей особую «тройную» сальную свечу собственного изделия.
— По одной свечке для каждого мужа! — сказал Гольберг.
— Для каждого мужа? — спросила женщина и пристально посмотрела на него.
— Ну да, для каждого из восточных мужей! — сказал студент.
— Ах, вы вот о чём! — сказала она и долго сидела молча.
Но всё-таки в этот вечер студенту удалось выведать от неё кое-что.
— Вы любите своего мужа? — начал Гольберг. — А поговаривают, что он обходился с вами жестоко.
— Это никого не касается, кроме меня! — ответила она. — Такие побои принесли бы мне большую пользу в детстве, теперь же
