Лѣто прошло, прошла и осень, листья съ деревьевъ пооблетѣли, цвѣты пріобрѣли болѣе яркую окраску, но отчасти утратили свой запахъ. Ученикъ садовника распѣвалъ въ саду по ту сторону рѣшетки:
„Вверхъ на горку, |
Молоденькія елочки въ лѣсу начали уже томиться предрождественскою тоской, но до Рождества было еще далеко.
— А я-то все еще здѣсь стою!—сказалъ репейникъ.—Никому какъ будто и дѣла до меня нѣтъ, а, вѣдь, я устроилъ свадьбу! Они обручились, да и поженились вотъ ужъ недѣлю тому назадъ! Что-жъ, самъ я шагу не сдѣлаю,—не могу!
Прошло еще нѣсколько недѣль. На репейникѣ красовался уже только одинъ цвѣтокъ, послѣдній, но большой и пышный. Выросъ онъ почти у самыхъ корней, вѣтеръ обдавалъ его холодомъ, краски его поблекли, и чашечка, такая большая, словно у цвѣтка артишока, напоминала теперь высеребренный подсолнечникъ.
Въ садъ вышла молодая парочка, мужъ съ женою. Они шли вдоль садовой рѣшетки, и молодая женщина взглянула черезъ нее.
— А вотъ онъ, большой репейникъ! Все еще стоитъ!—воскликнула она. Но на немъ нѣтъ больше цвѣтовъ!
— Нѣтъ, видишь вонъ блаженную тѣнь послѣдняго!—сказалъ мужъ, указывая на высеребренный остатокъ цвѣтка.
— А онъ все-таки красивъ!—сказала она.—Надо велѣть вырѣзать такой на рамкѣ вокругъ нашего портрета.
И молодому мужу опять пришлось перелѣзть черезъ рѣшетку и сорвать цвѣтокъ репейника. Цвѣтокъ укололъ ему пальцы,—молодой человѣкъ, вѣдь, обозвалъ его „блаженною тѣнью“. И вотъ, цвѣтокъ попалъ въ садъ, въ домъ и даже въ залу, гдѣ висѣлъ портретъ молодыхъ супруговъ, написанный масляными красками. Въ петлицѣ у молодого былъ изображенъ репейный цвѣтокъ. Поговорили и объ этомъ цвѣткѣ и о томъ, который только что принесли; его рѣшено было вырѣзать на рамкѣ.
Вѣтеръ подхватилъ эти рѣчи и разнесъ ихъ далеко-далеко по всей окрестности.
— Чего только не приходится пережить!—сказалъ репей-
Лето прошло, прошла и осень, листья с деревьев пооблетели, цветы приобрели более яркую окраску, но отчасти утратили свой запах. Ученик садовника распевал в саду по ту сторону решётки:
„Вверх на горку, |
Молоденькие ёлочки в лесу начали уже томиться предрождественскою тоской, но до Рождества было ещё далеко.
— А я-то всё ещё здесь стою! — сказал репейник. — Никому как будто и дела до меня нет, а, ведь, я устроил свадьбу! Они обручились, да и поженились вот уж неделю тому назад! Что ж, сам я шагу не сделаю, — не могу!
Прошло ещё несколько недель. На репейнике красовался уже только один цветок, последний, но большой и пышный. Вырос он почти у самых корней, ветер обдавал его холодом, краски его поблёкли, и чашечка, такая большая, словно у цветка артишока, напоминала теперь высеребренный подсолнечник.
В сад вышла молодая парочка, муж с женою. Они шли вдоль садовой решётки, и молодая женщина взглянула через неё.
— А вот он, большой репейник! Всё ещё стоит! — воскликнула она. Но на нём нет больше цветов!
— Нет, видишь вон блаженную тень последнего! — сказал муж, указывая на высеребренный остаток цветка.
— А он всё-таки красив! — сказала она. — Надо велеть вырезать такой на рамке вокруг нашего портрета.
И молодому мужу опять пришлось перелезть через решётку и сорвать цветок репейника. Цветок уколол ему пальцы, — молодой человек, ведь, обозвал его «блаженною тенью». И вот, цветок попал в сад, в дом и даже в залу, где висел портрет молодых супругов, написанный масляными красками. В петлице у молодого был изображён репейный цветок. Поговорили и об этом цветке и о том, который только что принесли; его решено было вырезать на рамке.
Ветер подхватил эти речи и разнёс их далеко-далеко по всей окрестности.
— Чего только не приходится пережить! — сказал репей-
