никъ.—Мой первенецъ попалъ въ петлицу, мой послѣдышъ попадетъ въ рамку! Куда же попаду я?
А оселъ стоялъ у дороги и косился на него:
— Подойди же ко мнѣ, моя аппетитная!—Я не могу подойти къ тебѣ,—веревка коротка!
Но репейникъ не отвѣчалъ; онъ все больше и больше погружался въ думы. Такъ онъ продумалъ вплоть до Рождества и, наконецъ, расцвѣлъ мыслью:
„Коли дѣтки пристроены хорошо, родители могутъ постоять и за рѣшеткою!“
— Вотъ это благородная мысль!—сказалъ солнечный лучъ.—Но и вы займете почетное мѣсто!
— Въ горшкѣ или въ рамкѣ?—спросилъ репейникъ.
— Въ сказкѣ!—отвѣтилъ лучъ.
Вотъ она!
ник. — Мой первенец попал в петлицу, мой последыш попадёт в рамку! Куда же попаду я?
А осёл стоял у дороги и косился на него:
— Подойди же ко мне, моя аппетитная! — Я не могу подойти к тебе, — верёвка коротка!
Но репейник не отвечал; он всё больше и больше погружался в думы. Так он продумал вплоть до Рождества и, наконец, расцвёл мыслью:
«Коли детки пристроены хорошо, родители могут постоять и за решёткою!»
— Вот это благородная мысль! — сказал солнечный луч. — Но и вы займёте почётное место!
— В горшке или в рамке? — спросил репейник.
— В сказке! — ответил луч.
Вот она!
Жилъ-былъ молодой человѣкъ; онъ усердно готовился въ поэты и хотѣлъ стать поэтомъ уже къ Пасхѣ, потомъ жениться и зажить творчествомъ. Это вовсе не трудно; все дѣло въ томъ, чтобы придумывать, да придумывать, но что именно? То-то вотъ и есть! Опоздалъ онъ родиться! Всѣ сюжеты уже были разобраны до его появленія на свѣтъ, все уже было описано, воспѣто въ поэзіи.
— То-то счастье было тѣмъ, что родились тысячу лѣтъ тому назадъ!—сказалъ онъ.—Имъ-то легко было обезсмертить себя! Да, счастливы были и тѣ, что явились на свѣтъ лѣтъ за сто до нашего времени,—и тогда еще оставалось кое-о-чемъ писать. Но теперь все на свѣтѣ давно воспѣто и перепѣто, о чемъ же пѣть мнѣ?
И онъ такъ усердно ломалъ себѣ голову, что, наконецъ, захворалъ бѣдняга. Никакой докторъ не могъ ему помочь, одна оставалась надежда на знахарку. Она жила въ маленькомъ домикѣ, у околицы, которую и должна была отворять для возовъ и проѣзжихъ. Но она годилась кое на что и поважнѣе—умомъ-то она, вѣдь, заткнула бы за поясъ любого доктора, что ѣздитъ въ собственномъ экипажѣ и платитъ государственный налогъ за чинъ!
Жил-был молодой человек; он усердно готовился в поэты и хотел стать поэтом уже к Пасхе, потом жениться и зажить творчеством. Это вовсе нетрудно; всё дело в том, чтобы придумывать, да придумывать, но что именно? То-то вот и есть! Опоздал он родиться! Все сюжеты уже были разобраны до его появления на свет, всё уже было описано, воспето в поэзии.
— То-то счастье было тем, что родились тысячу лет тому назад! — сказал он. — Им-то легко было обессмертить себя! Да, счастливы были и те, что явились на свет лет за сто до нашего времени, — и тогда ещё оставалось кое о чём писать. Но теперь всё на свете давно воспето и перепето, о чём же петь мне?
И он так усердно ломал себе голову, что, наконец, захворал бедняга. Никакой доктор не мог ему помочь, одна оставалась надежда на знахарку. Она жила в маленьком домике, у околицы, которую и должна была отворять для возов и проезжих. Но она годилась кое на что и поважнее — умом-то она, ведь, заткнула бы за пояс любого доктора, что ездит в собственном экипаже и платит государственный налог за чин!
