И вотъ, шаръ сталъ подыматься все выше да выше къ облакамъ, и улетѣлъ изъ земли дикарей.
А принцесса, мать ея, отецъ и весь народъ все стояли да ждали. Они ждутъ и посейчасъ, а не вѣришь, поѣзжай самъ въ страну дикарей,—тамъ каждый ребенокъ говоритъ о блохѣ и профессорѣ и вѣритъ, что они вернутся, когда пушка остынетъ. Но они и не думаютъ возвращаться: они давно дома, на своей родинѣ и разъѣзжаютъ по желѣзнымъ дорогамъ уже въ первомъ, а не въ четвертомъ классѣ. Теперь они много зарабатываютъ,—у нихъ свой большой воздушный шаръ. Никто не спрашиваетъ, какъ и гдѣ они его добыли,—они, вѣдь, теперь люди со средствами, всѣми уважаемые—и блоха, и профессоръ.
И вот, шар стал подыматься всё выше да выше к облакам, и улетел из земли дикарей.
А принцесса, мать её, отец и весь народ всё стояли да ждали. Они ждут и посейчас, а не веришь, поезжай сам в страну дикарей, — там каждый ребёнок говорит о блохе и профессоре и верит, что они вернутся, когда пушка остынет. Но они и не думают возвращаться: они давно дома, на своей родине и разъезжают по железным дорогам уже в первом, а не в четвёртом классе. Теперь они много зарабатывают, — у них свой большой воздушный шар. Никто не спрашивает, как и где они его добыли, — они, ведь, теперь люди со средствами, всеми уважаемые — и блоха, и профессор.
Вѣтеръ шумитъ въ вѣтвяхъ старой ивы.
Сдается, что внемлешь пѣснѣ; поетъ ее вѣтеръ, пересказываетъ дерево. А не понимаешь ихъ, спроси старуху Іоганну изъ богадѣльни; она все знаетъ, она, вѣдь, родилась тутъ въ окрестности.
Много лѣтъ тому назадъ, когда мимо ивы еще проходила большая столбовая дорога, ива была уже большимъ могучимъ деревомъ. Стояла она, гдѣ и теперь стоитъ, близъ пруда, передъ выбѣленнымъ домикомъ портного. Прудъ этотъ въ тѣ времена былъ такъ великъ, что къ нему пригоняли на водопой скотину, а въ теплые лѣтніе дни въ немъ полоскались голые деревенскіе ребятишки. Подъ самымъ деревомъ стоялъ тогда большой камень, изображавшій верстовой столбъ; теперь онъ свалился и обросъ побѣгами ежевики.
Новую большую дорогу провели по ту сторону богатой крестьянской усадьбы, а старая стала проселочною, прудъ же превратился въ подернутую зеленою плѣсенью лужу. Бухнется въ нее лягушка—зелень разойдется, и покажется грязная, черная вода. По краямъ ея росли и растутъ осока, тростникъ и желтыя лиліи.
Домишко портного покосился отъ старости; крыша превратилась въ разсадникъ мху и дикаго чесноку. Голубятня обветшала, и въ ней свилъ себѣ гнѣздо скворецъ, подъ крышей же налѣпили себѣ гнѣздъ ласточки, словно домикъ былъ пріютомъ счастья.
Ветер шумит в ветвях старой ивы.
Сдаётся, что внемлешь песне; поёт её ветер, пересказывает дерево. А не понимаешь их, спроси старуху Йоханну из богадельни; она всё знает, она, ведь, родилась тут в окрестности.
Много лет тому назад, когда мимо ивы ещё проходила большая столбовая дорога, ива была уже большим могучим деревом. Стояла она, где и теперь стоит, близ пруда, перед выбеленным домиком портного. Пруд этот в те времена был так велик, что к нему пригоняли на водопой скотину, а в тёплые летние дни в нём полоскались голые деревенские ребятишки. Под самым деревом стоял тогда большой камень, изображавший верстовой столб; теперь он свалился и оброс побегами ежевики.
Новую большую дорогу провели по ту сторону богатой крестьянской усадьбы, а старая стала просёлочною, пруд же превратился в подёрнутую зелёною плесенью лужу. Бухнется в неё лягушка — зелень разойдётся, и покажется грязная, чёрная вода. По краям её росли и растут осока, тростник и жёлтые лилии.
Домишко портного покосился от старости; крыша превратилась в рассадник мха и дикого чеснока. Голубятня обветшала, и в ней свил себе гнездо скворец, под крышей же налепили себе гнёзд ласточки, словно домик был приютом счастья.
