Страница:Андерсен-Ганзен 2.pdf/488

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


желаніемъ стать тѣмъ великимъ поэтомъ, котораго видѣла и угадала во мнѣ тетушка. Да, я мучился припадкомъ поэтическаго недуга! Но есть еще худшій недугъ: зубная боль! Та могла доконать, уничтожить меня въ конецъ, превратить въ какого-то извивающагося червя, обложеннаго припарками и шпанскими мушками!

— Мнѣ эта боль знакома!—говорила тетушка, сострадательно улыбаясь, а зубы ея при этомъ такъ и сверкали бѣлизною.

Но теперь наступаетъ новая глава, какъ въ описаніи моей жизни, такъ и въ описаніи жизни тетушки.


Я перебрался на новую квартиру, прожилъ въ ней уже съ мѣсяцъ и вотъ какъ описывалъ свое жилище въ разговорѣ съ тетушкою.

— Живу я въ „тихомъ семействѣ“; хозяева не обращаютъ на меня вниманія—даже если я звоню три раза подъ рядъ. Въ домѣ нашемъ постоянный крикъ, шумъ, гамъ и сквозняки. Комната моя приходится какъ-разъ надъ воротами, и стоитъ проѣхать подъ ними телѣгѣ—всѣ картины такъ и заходятъ по стѣнамъ; ворота захлопываются, и весь домъ содрогается, словно отъ землетрясенія. Если я лежу въ постели, сотрясеніе отдается у меня во всемъ тѣлѣ, но это, говорятъ, укрѣпляетъ нервы. Въ сильный вѣтеръ, а у насъ тутъ вѣчно сильный вѣтеръ, желѣзные болты ставень раскачиваются и бьютъ о стѣну, а колокольчикъ на сосѣднемъ дворѣ звонитъ безъ умолку.

Сосѣди мои по дому возвращаются домой не всѣ въ одинъ часъ, а такъ понемножку, одинъ за другимъ, кто—позднимъ вечеромъ, кто—даже ночью. Верхній жилецъ, что играетъ на тромбонѣ, цѣлый день ходитъ по урокамъ, возвращается домой позже всѣхъ и ни за что не уляжется прежде, чѣмъ совершитъ маленькую ночную прогулку взадъ и впередъ по комнатѣ; тяжелые шаги его такъ и раздаются у меня въ ушахъ, словно сапожищи у него подкованы желѣзомъ.

Въ домѣ нѣтъ двойныхъ рамъ, зато въ моей комнатѣ есть окно съ выбитымъ стекломъ. Хозяйка залѣпила его бумагою, но вѣтеръ все-таки пробирается сквозь скважину и гудитъ, словно шмель. Это колыбельная пѣсня. Но едва я, наконецъ, усну подъ нее, меня живо разбудитъ пѣтушиное ку-ка-ре-ку. Это пѣтухи и куры мелочного торговца возвѣщаютъ скорое наступленіе утра. Маленькія пони, которыя помѣщаются въ чуланчикѣ подъ лѣстницею,—для нихъ не имѣется особаго стойла—лягаются ради моціона и стучатъ копытами о двери.


Тот же текст в современной орфографии

желанием стать тем великим поэтом, которого видела и угадала во мне тётушка. Да, я мучился припадком поэтического недуга! Но есть ещё худший недуг: зубная боль! Та могла доконать, уничтожить меня вконец, превратить в какого-то извивающегося червя, обложенного припарками и шпанскими мушками!

— Мне эта боль знакома! — говорила тётушка, сострадательно улыбаясь, а зубы её при этом так и сверкали белизною.

Но теперь наступает новая глава, как в описании моей жизни, так и в описании жизни тётушки.


Я перебрался на новую квартиру, прожил в ней уже с месяц и вот как описывал своё жилище в разговоре с тётушкою.

— Живу я в «тихом семействе»; хозяева не обращают на меня внимания — даже если я звоню три раза подряд. В доме нашем постоянный крик, шум, гам и сквозняки. Комната моя приходится как раз над воротами, и стоит проехать под ними телеге — все картины так и заходят по стенам; ворота захлопываются, и весь дом содрогается, словно от землетрясения. Если я лежу в постели, сотрясение отдаётся у меня во всём теле, но это, говорят, укрепляет нервы. В сильный ветер, а у нас тут вечно сильный ветер, железные болты ставень раскачиваются и бьют о стену, а колокольчик на соседнем дворе звонит без умолку.

Соседи мои по дому возвращаются домой не все в один час, а так понемножку, один за другим, кто — поздним вечером, кто — даже ночью. Верхний жилец, что играет на тромбоне, целый день ходит по урокам, возвращается домой позже всех и ни за что не уляжется прежде, чем совершит маленькую ночную прогулку взад и вперёд по комнате; тяжёлые шаги его так и раздаются у меня в ушах, словно сапожищи у него подкованы железом.

В доме нет двойных рам, зато в моей комнате есть окно с выбитым стеклом. Хозяйка залепила его бумагою, но ветер всё-таки пробирается сквозь скважину и гудит, словно шмель. Это колыбельная песня. Но едва я, наконец, усну под неё, меня живо разбудит петушиное ку-ка-ре-ку. Это петухи и куры мелочного торговца возвещают скорое наступление утра. Маленькие пони, которые помещаются в чуланчике под лестницею, — для них не имеется особого стойла — лягаются ради моциона и стучат копытами о двери.