лично слышалъ все,—я, вѣдь, проходилъ вслѣдъ за господами въ открытыя двери и сыпалъ имъ подъ ноги золотую солому. Вальдемару До желательно было получить золото, адмиралу же вороныхъ коней, оттого-то онъ и выхвалялъ ихъ. Но его не поняли, и покупка не состоялась. Корабль какъ стоялъ, такъ и остался стоять на берегу, прикрытый досками, какъ Ноевъ Ковчегъ; не суждено было ему плавать по синему морю! У-у-у! Проносись! Проносись!—прогудѣлъ вѣтеръ.—Жалко было смотрѣть на него!
Зимою, когда снѣжный коверъ покрылъ поле, а по Бельту носились льдины, на корабль налетали стаи черныхъ вороновъ и воронъ, однѣ чернѣе другихъ; птицы садились на пустое, брошенное, одинокое судно и злобно шипѣли и вопили о срубленномъ лѣсѣ, о разоренныхъ, дорогихъ имъ гнѣздахъ, о лишенныхъ пріюта старыхъ и молодыхъ птицахъ—и все ради чего? Ради постройки этого хлама, этого гордаго корабля, которому никогда не суждено быть спущеннымъ на воду!
Я поднялъ снѣжный вихрь, и хлопья ложились вокругъ корабля волнами. Я далъ ему послушать мое пѣніе и музыку бури: пусть привыкаетъ, на то онъ и корабль! У-у-у! Проносись!
Пронеслась и зима; зима и лѣто проносятся, какъ проношусь я, какъ сыплется снѣгъ, осыпаются цвѣты яблони, опадаетъ листва. Проноситесь! Проноситесь! И люди тоже!
Но дочери были еще молоды. Ида попрежнему цвѣла, словно роза, какъ и въ то время, когда любовался ею строитель корабля. Я часто игралъ ея длинными русыми локонами, когда она задумчиво стояла подъ яблонею, не замѣчая, что я осыпаю ея распустившіеся волосы дождемъ цвѣтовъ. Она смотрѣла на красное солнышко и золотой небесный сводъ, просвѣчивавшій между густыми деревьями сада.
Сестра ея Іоганна была похожа на стройную, блестящую лилію, съ гордо откинутою назадъ головкой и такою же тонкою, хрупкою таліей, какая была у матери. Она любила заходить въ огромный покой, гдѣ висѣли на стѣнахъ портреты ея предковъ. Знатныя дамы были изображены въ бархатныхъ и шелковыхъ платьяхъ и унизанныхъ жемчугомъ шапочкахъ, прикрывавшихъ заплетенные въ мелкія косы волосы. Какъ онѣ были прекрасны! Мужья ихъ носили панцыри и латы, или плащи, на бѣличьемъ мѣху, съ высокими, стоячими голу-
лично слышал всё, — я, ведь, проходил вслед за господами в открытые двери и сыпал им под ноги золотую солому. Вальдемару До желательно было получить золото, адмиралу же вороных коней, оттого-то он и выхвалял их. Но его не поняли, и покупка не состоялась. Корабль как стоял, так и остался стоять на берегу, прикрытый досками, как Ноев Ковчег; не суждено было ему плавать по синему морю! У-у-у! Проносись! Проносись! — прогудел ветер. — Жалко было смотреть на него!
Зимою, когда снежный ковёр покрыл поле, а по Бельту носились льдины, на корабль налетали стаи чёрных воронов и ворон, одни чернее других; птицы садились на пустое, брошенное, одинокое судно и злобно шипели и вопили о срубленном лесе, о разорённых, дорогих им гнёздах, о лишённых приюта старых и молодых птицах — и всё ради чего? Ради постройки этого хлама, этого гордого корабля, которому никогда не суждено быть спущенным на воду!
Я поднял снежный вихрь, и хлопья ложились вокруг корабля волнами. Я дал ему послушать моё пение и музыку бури: пусть привыкает, на то он и корабль! У-у-у! Проносись!
Пронеслась и зима; зима и лето проносятся, как проношусь я, как сыплется снег, осыпаются цветы яблони, опадает листва. Проноситесь! Проноситесь! И люди тоже!
Но дочери были ещё молоды. Ида по-прежнему цвела, словно роза, как и в то время, когда любовался ею строитель корабля. Я часто играл её длинными русыми локонами, когда она задумчиво стояла под яблонею, не замечая, что я осыпаю её распустившиеся волосы дождём цветов. Она смотрела на красное солнышко и золотой небесный свод, просвечивавший между густыми деревьями сада.
Сестра её Иоганна была похожа на стройную, блестящую лилию, с гордо откинутою назад головкой и такою же тонкою, хрупкою талией, какая была у матери. Она любила заходить в огромный покой, где висели на стенах портреты её предков. Знатные дамы были изображены в бархатных и шёлковых платьях и унизанных жемчугом шапочках, прикрывавших заплетённые в мелкие косы волосы. Как они были прекрасны! Мужья их носили панцири и латы, или плащи, на беличьем меху, с высокими, стоячими голу-
