уютно, а платьице на ней было такое чистенькое, нарядное. Какая любовь, какая красота были разлиты въ Божіемъ мірѣ! И всѣ мысли, что шевелились въ груди птички, готовы были вылиться въ пѣснѣ, но птичка не могла пѣть, какъ ей ни хотѣлось этого; не могла она ни прокуковать, какъ кукушка, ни защелкать, какъ соловей! Но Господь слышитъ даже нѣмую хвалу червяка и услышалъ и эту безгласную хвалу, что мысленно неслась къ небу, какъ псаломъ, звучавшій въ груди Давида, прежде нежели онъ нашелъ для него слова и мелодію.
Нѣмая хвала птички росла день-ото-дня и только ждала случая вылиться въ добромъ дѣлѣ.
Насталъ сочельникъ. Крестьянинъ поставилъ у забора шестъ и привязалъ къ верхушкѣ его необмолоченный снопъ овса—пусть и птички весело справятъ праздникъ Рождества Спасителя!
Въ рождественское утро встало солнышко и освѣтило снопъ; живо налетѣли на угощеніе щебетуньи-птички. Изъ расщелины въ стѣнѣ тоже раздалось: „пи! пи!“ Мысль вылилась въ звукѣ, слабый пискъ былъ настоящимъ гимномъ радости: мысль готовилась воплотиться въ добромъ дѣлѣ, и птичка вылетѣла изъ своего убѣжища. На небѣ знали, что́ это была за птичка.
Зима стояла суровая, воды были скованы толстымъ льдомъ, для птицъ и звѣрей лѣсныхъ наступили трудныя времена. Маленькая пташка летала надъ дорогой, отыскивая и находя въ снѣжныхъ бороздахъ, проведенныхъ санями, зернышки, а возлѣ стоянокъ для кормежки лошадей—крошки хлѣба; но сама она съѣдала всегда только одно зернышко, одну крошку, а затѣмъ сзывала кормиться другихъ голодныхъ воробышковъ. Летала она и въ города, осматривалась кругомъ и, завидѣвъ накрошенные изъ окна милосердною рукой кусочки хлѣба, тоже съѣдала лишь одинъ, а все остальное отдавала другимъ.
Въ теченіе зимы птичка собрала и роздала такое количество хлѣбныхъ крошекъ, что всѣ онѣ вмѣстѣ вѣсили столько же, сколько хлѣбъ, на который наступила Инге, чтобы не запачкать башмаковъ. И когда была найдена и отдана послѣдняя крошка, сѣрыя крылья птички превратились въ бѣлыя и широко распустились.
— Вонъ летитъ морская ласточка!—сказали дѣти, увидавъ бѣлую птичку. Птичка то ныряла въ волны, то взвивалась на-
уютно, а платьице на ней было такое чистенькое, нарядное. Какая любовь, какая красота были разлиты в Божием мире! И все мысли, что шевелились в груди птички, готовы были вылиться в песне, но птичка не могла петь, как ей ни хотелось этого; не могла она ни прокуковать, как кукушка, ни защёлкать, как соловей! Но Господь слышит даже немую хвалу червяка и услышал и эту безгласную хвалу, что мысленно неслась к небу, как псалом, звучавший в груди Давида, прежде нежели он нашёл для него слова и мелодию.
Немая хвала птички росла день ото дня и только ждала случая вылиться в добром деле.
Настал сочельник. Крестьянин поставил у забора шест и привязал к верхушке его необмолоченный сноп овса — пусть и птички весело справят праздник Рождества Спасителя!
В рождественское утро встало солнышко и осветило сноп; живо налетели на угощение щебетуньи-птички. Из расщелины в стене тоже раздалось: «пи! пи!» Мысль вылилась в звуке, слабый писк был настоящим гимном радости: мысль готовилась воплотиться в добром деле, и птичка вылетела из своего убежища. На небе знали, что это была за птичка.
Зима стояла суровая, воды были скованы толстым льдом, для птиц и зверей лесных наступили трудные времена. Маленькая пташка летала над дорогой, отыскивая и находя в снежных бороздах, проведённых санями, зёрнышки, а возле стоянок для кормёжки лошадей — крошки хлеба; но сама она съедала всегда только одно зёрнышко, одну крошку, а затем сзывала кормиться других голодных воробышков. Летала она и в города, осматривалась кругом и, завидев накрошенные из окна милосердною рукой кусочки хлеба, тоже съедала лишь один, а всё остальное отдавала другим.
В течение зимы птичка собрала и раздала такое количество хлебных крошек, что все они вместе весили столько же, сколько хлеб, на который наступила Инге, чтобы не запачкать башмаков. И когда была найдена и отдана последняя крошка, серые крылья птички превратились в белые и широко распустились.
— Вон летит морская ласточка! — сказали дети, увидав белую птичку. Птичка то ныряла в волны, то взвивалась на-
