глядѣть, какъ „мчится на Амагеръ дикая орда“. Да, вы-то, пожалуй, объ этомъ и не знаете!
О полетѣ вѣдьмъ на шабашъ знаютъ всѣ; это бываетъ въ Иванову ночь, и слетаются онѣ на гору Брокенъ. Но у насъ бываетъ свой туземный и современный шабашъ на Амагерѣ въ ночь подъ Новый Годъ. Всѣ плохіе поэты и поэтессы, музыканты, журналисты и другія, никуда негодныя, артистическія величины, мчатся, въ ночь подъ Новый Годъ, по воздуху на Амагеръ; летятъ они верхомъ на кисточкахъ или гусиныхъ перьяхъ,—стальныя не годятся: слишкомъ тверды, не гнутся. Я, какъ сказано, смотрю на путешествіе дикой орды каждый годъ и многихъ изъ путешественниковъ могъ бы назвать вамъ по именамъ—не стоитъ только связываться! Имъ смерть не хочется, чтобы люди знали объ ихъ ежегодномъ ночномъ путешествіи, верхомъ на перьяхъ, на Амагеръ, но у меня есть одна дальняя родственница, торговка рыбой и поставщица бранныхъ словъ въ три уважаемыя газеты—какъ она говоритъ—и она разъ присутствовала на такомъ шабашѣ въ качествѣ гостьи. Ее принесли туда, такъ какъ сама она не держитъ въ рукахъ пера и верхомъ ѣздить не умѣетъ. Такъ вотъ, она-то мнѣ обо всемъ и разсказала. Половина изъ ея разсказовъ—ложь, но и остальной половины довольно. Начался праздникъ пѣснями; каждый изъ гостей написалъ свою и пѣлъ свою,—она, вѣдь, была лучше всѣхъ! Да и не все-ли равно? Всѣ пѣли на одинъ ладъ! Затѣмъ, „труженики языка“ маршировали небольшими кучками. Тутъ были и звонари, что звонятъ по домамъ, и маленькіе барабанщики, что барабанятъ въ семействахъ. Потомъ тѣ, кому нужно было, познакомились съ писаками, что пускаютъ свои статейки безъ подписи—чтобы смазка могла сойти за глянцъ-ваксу! Между ними былъ палачъ и его подручный; подручный-то и былъ самымъ рѣзкимъ на языкъ,—иначе на него, вѣдь, не обратили бы вниманія! Былъ тутъ и мусорщикъ, который вываливалъ изъ ящика мусоръ, приговаривая: „Хорошо, очень хорошо, замѣчательно хорошо!“ Въ самый разгаръ „веселья“ изъ помойной ямы выросъ стебель, дерево, чудовищный цвѣтокъ, огромный грибъ, цѣлая крыша; это была „елка“ честного собранія; на ней было навѣшано все, что они впродолженіи стараго года дали міру. Отъ нея сыпались искры,—словно блуждающіе огоньки летали; это были заимствованныя мысли и взятыя на прокатъ идеи, которыми
глядеть, как «мчится на Амагер дикая орда». Да, вы-то, пожалуй, об этом и не знаете!
О полёте ведьм на шабаш знают все; это бывает в Иванову ночь, и слетаются они на гору Брокен. Но у нас бывает свой туземный и современный шабаш на Амагере в ночь под Новый Год. Все плохие поэты и поэтессы, музыканты, журналисты и другие, никуда не годные, артистические величины, мчатся, в ночь под Новый Год, по воздуху на Амагер; летят они верхом на кисточках или гусиных перьях, — стальные не годятся: слишком тверды, не гнутся. Я, как сказано, смотрю на путешествие дикой орды каждый год и многих из путешественников мог бы назвать вам по именам — не стоит только связываться! Им смерть не хочется, чтобы люди знали об их ежегодном ночном путешествии, верхом на перьях, на Амагер, но у меня есть одна дальняя родственница, торговка рыбой и поставщица бранных слов в три уважаемые газеты — как она говорит — и она раз присутствовала на таком шабаше в качестве гостьи. Её принесли туда, так как сама она не держит в руках пера и верхом ездить не умеет. Так вот, она-то мне обо всём и рассказала. Половина из её рассказов — ложь, но и остальной половины довольно. Начался праздник песнями; каждый из гостей написал свою и пел свою, — она, ведь, была лучше всех! Да и не всё ли равно? Все пели на один лад! Затем, «труженики языка» маршировали небольшими кучками. Тут были и звонари, что звонят по домам, и маленькие барабанщики, что барабанят в семействах. Потом те, кому нужно было, познакомились с писаками, что пускают свои статейки без подписи — чтобы смазка могла сойти за глянц-ваксу! Между ними был палач и его подручный; подручный-то и был самым резким на язык, — иначе на него, ведь, не обратили бы внимания! Был тут и мусорщик, который вываливал из ящика мусор, приговаривая: «Хорошо, очень хорошо, замечательно хорошо!» В самый разгар «веселья» из помойной ямы вырос стебель, дерево, чудовищный цветок, огромный гриб, целая крыша; это была «ёлка» честного собрания; на ней было навешано всё, что они в продолжении старого года дали миру. От неё сыпались искры, — словно блуждающие огоньки летали; это были заимствованные мысли и взятые напрокат идеи, которыми
