крѣпче прижимала меня. Въ борьбѣ я вырвалъ изъ косы дѣвушки серебряную стрѣлу, и волосы ея пышною волною разсыпались по ея обнаженнымъ плечамъ и закрыли меня. Матушка стояла въ другомъ углу комнаты, смѣялась и подзадоривала Маріучію, а Федериго въ дверяхъ незамѣтно срисовывалъ всю группу.
— Не надо мнѣ невѣсты, не надо жены!—говорилъ я матери.—Я хочу быть священникомъ или капуциномъ, какъ фра Мартино!
Молчаливость и сосредоточенность моя, особенно по вечерамъ, также указывали моей матери на мое предназначеніе въ духовное званіе. А я сидѣлъ, да мечталъ о томъ, какіе дворцы и церкви построю, когда выросту и разбогатѣю, какъ буду тогда разъѣзжать кардиналомъ въ красныхъ каретахъ въ сопровожденіи раззолоченныхъ слугъ. Иногда же я рисовалъ себѣ цѣлую мученическую эпопею, похожую на тѣ, которыя разсказывалъ мнѣ фра Мартино; героемъ ея являлся, конечно, я самъ, и по волѣ Мадонны никогда не испытывалъ причиняемыхъ мнѣ мукъ. Въ особенности же увлекала меня мечта отправиться на родину Федериго, чтобы обратить тамъ всѣхъ его соотечественниковъ и сдѣлать ихъ сопричастными общему спасенію.
Какъ матушка и фра Мартино устроили это—я не знаю, но только въ одно прекрасное утро она нарядила меня въ лиловый стихарь[1], сверхъ него накинула кисейную рубашку, доходившую мнѣ до колѣнъ, и затѣмъ подвела меня къ зеркалу посмотрѣться. Я былъ принятъ въ пѣвчіе церкви капуциновъ, долженъ былъ кадить изъ большой кадильницы и пѣть передъ алтаремъ. Фра Мартино далъ мнѣ всѣ нужныя указанія. О, какъ я былъ счастливъ! Скоро я совсѣмъ освоился съ новою обстановкой и чувствовалъ себя въ маленькой, но уютной монастырской церкви, совсѣмъ какъ дома, зналъ на память каждую ангельскую головку, изображенную на образахъ, каждую пеструю завитушку на колоннахъ и могъ, зажмуря глаза, представить себѣ прекраснаго архангела Михаила, попирающаго безобразнаго дракона. А сколько самыхъ причудливыхъ мыслей возбуждали во мнѣ высѣченные на каменномъ полу черепа въ вѣнкахъ изъ зеленаго плюща!
Въ праздникъ Всѣхъ Святыхъ монахи взяли меня съ собою въ капеллу мертвыхъ, куда водилъ меня фра Мартино въ первое же мое посѣщеніе монастыря. Монахи пѣли заупокойную обѣдню, а я съ двумя мальчиками-однолѣтками кадилъ передъ большимъ алтаремъ, составленнымъ изъ череповъ. Въ паникадила, сдѣланные изъ человѣческихъ костей, вставили свѣчи, скелетамъ монаховъ дали въ руки новые букеты, а на черепа имъ надѣли свѣжіе вѣнки. Народу, по обыкновенію, набралось туда множество, всѣ встали на колѣни, торжественно зазвучало Miserere[2]… Долго глядѣлъ я на пожелтѣвшіе черепа и кадильный дымъ, стелившійся
- ↑ Комжа, Стихарь — элемент литургического облачения в католицизме. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Miserere — 50-й псалом из Псалтири. (прим. редактора Викитеки)
крепче прижимала меня. В борьбе я вырвал из косы девушки серебряную стрелу, и волосы её пышною волною рассыпались по её обнажённым плечам и закрыли меня. Матушка стояла в другом углу комнаты, смеялась и подзадоривала Мариучию, а Федериго в дверях незаметно срисовывал всю группу.
— Не надо мне невесты, не надо жены! — говорил я матери. — Я хочу быть священником или капуцином, как фра Мартино!
Молчаливость и сосредоточенность моя, особенно по вечерам, также указывали моей матери на моё предназначение в духовное звание. А я сидел, да мечтал о том, какие дворцы и церкви построю, когда вырасту и разбогатею, как буду тогда разъезжать кардиналом в красных каретах в сопровождении раззолоченных слуг. Иногда же я рисовал себе целую мученическую эпопею, похожую на те, которые рассказывал мне фра Мартино; героем её являлся, конечно, я сам, и по воле Мадонны никогда не испытывал причиняемых мне мук. В особенности же увлекала меня мечта отправиться на родину Федериго, чтобы обратить там всех его соотечественников и сделать их сопричастными общему спасению.
Как матушка и фра Мартино устроили это — я не знаю, но только в одно прекрасное утро она нарядила меня в лиловый стихарь[1], сверх него накинула кисейную рубашку, доходившую мне до колен, и затем подвела меня к зеркалу посмотреться. Я был принят в певчие церкви капуцинов, должен был кадить из большой кадильницы и петь перед алтарем. Фра Мартино дал мне все нужные указания. О, как я был счастлив! Скоро я совсем освоился с новою обстановкой и чувствовал себя в маленькой, но уютной монастырской церкви, совсем как дома, знал на память каждую ангельскую головку, изображённую на образах, каждую пёструю завитушку на колоннах и мог, зажмуря глаза, представить себе прекрасного архангела Михаила, попирающего безобразного дракона. А сколько самых причудливых мыслей возбуждали во мне высеченные на каменном полу черепа в венках из зелёного плюща!
В праздник Всех Святых монахи взяли меня с собою в капеллу мёртвых, куда водил меня фра Мартино в первое же моё посещение монастыря. Монахи пели заупокойную обедню, а я с двумя мальчиками-однолетками кадил перед большим алтарём, составленным из черепов. В паникадила, сделанные из человеческих костей, вставили свечи, скелетам монахов дали в руки новые букеты, а на черепа им надели свежие венки. Народу, по обыкновению, набралось туда множество, все встали на колени, торжественно зазвучало Miserere[2]… Долго глядел я на пожелтевшие черепа и кадильный дым, стелившийся
- ↑ Комжа, Стихарь — элемент литургического облачения в католицизме. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Miserere — 50-й псалом из Псалтыри. (прим. редактора Викитеки)
