должалъ разговоръ съ другими, и не успѣли мы оглянуться, какъ уже прибыли въ Салерно. Прежде всего мы отправились въ церковь.
— Здѣсь я могу служить вамъ чичероне!—сказалъ Дженаро.—Это капелла святого отца Григорія VII, умершаго въ Салерно. Вотъ его памятникъ предъ алтаремъ. А вотъ тутъ покоится Александръ Великій!—продолжалъ онъ, указывая на величественный саркофагъ.
— Александръ Великій?—вопросительно протянулъ Фабіани.
— Конечно! Не такъ-ли?—спросилъ Дженаро церковнаго сторожа.
— Eccellenza правъ!—отвѣтилъ онъ.
— Это недоразумѣніе!—возразилъ я, поближе присмотрѣвшись къ саркофагу.—Александръ не можетъ быть погребенъ здѣсь; это противорѣчитъ всѣмъ историческимъ даннымъ. На гробницѣ только изображено тріумфальное шествіе Александра, вотъ отчего, вѣроятно, ее и прозвали Александровой!—При самомъ входѣ въ церковь намъ уже показывали подобный же саркофагъ съ изображеніемъ тріумфа Вакха; онъ былъ взятъ изъ одного изъ древнихъ храмовъ въ Пестумѣ и теперь украшалъ могилу какого-то князя; на древнемъ саркофагѣ помѣщалась и мраморная статуя князя, изваянная современнымъ художникомъ. Разсматривая такъ называемый саркофагъ Александра, я вспомнилъ о первомъ саркофагѣ, и мнѣ пришло въ голову, что оба одинаковаго происхожденія. Соображеніе это показалось мнѣ довольно остроумнымъ, и я принялся горячо развивать свою мысль, но Дженаро отозвался на это только сухимъ «можетъ быть», Франческа же шепнула, что мнѣ некстати воображать себя умнѣе и знающѣе Дженаро. Я почтительно замолчалъ и стушевался.
Вечеромъ, незадолго до Ave Maria, мы сидѣли съ Франческой на балконѣ гостиницы. Фабіани гулялъ съ Дженаро, и мнѣ было предоставлено занимать синьору.
— Что за дивная игра красокъ!—началъ я, указывая на молочно-бѣлое море, начинавшееся у конца улицы, вымощенной широкими плитами лавы, и уходившее въ пурпурную сіяющую даль. Горы были окрашены въ темно-синій цвѣтъ; такого богатства красокъ я не видывалъ въ Римѣ.
— Облако уже пожелало намъ fellissima notte!—сказала Франческа, указывая на облачко, отдыхавшее на горѣ выше разбросанныхъ по ней виллъ и оливковыхъ лѣсовъ, но гораздо ниже древняго замка, достигавшаго зубцами своихъ башенъ почти до самой вершины горы.
— Вотъ гдѣ хотѣлъ бы я жить!—сказалъ я.—Обитать высоко надъ облаками и оттуда любоваться вѣчно измѣнчивою красою моря!
— Да, тамъ бы ты могъ импровизировать на просторѣ!—улыбаясь, отвѣтила Франческа.—Только никто не услышалъ бы тебя тамъ, а это, вѣдь, было бы для тебя большимъ лишеніемъ, Антоніо!
должал разговор с другими, и не успели мы оглянуться, как уже прибыли в Салерно. Прежде всего мы отправились в церковь.
— Здесь я могу служить вам чичероне! — сказал Дженаро. — Это капелла святого отца Григория VII, умершего в Салерно. Вот его памятник пред алтарём. А вот тут покоится Александр Великий! — продолжал он, указывая на величественный саркофаг.
— Александр Великий? — вопросительно протянул Фабиани.
— Конечно! Не так ли? — спросил Дженаро церковного сторожа.
— Eccellenza прав! — ответил он.
— Это недоразумение! — возразил я, поближе присмотревшись к саркофагу. — Александр не может быть погребён здесь; это противоречит всем историческим данным. На гробнице только изображено триумфальное шествие Александра, вот отчего, вероятно, её и прозвали Александровой! — При самом входе в церковь нам уже показывали подобный же саркофаг с изображением триумфа Вакха; он был взят из одного из древних храмов в Пестуме и теперь украшал могилу какого-то князя; на древнем саркофаге помещалась и мраморная статуя князя, изваянная современным художником. Рассматривая так называемый саркофаг Александра, я вспомнил о первом саркофаге, и мне пришло в голову, что оба одинакового происхождения. Соображение это показалось мне довольно остроумным, и я принялся горячо развивать свою мысль, но Дженаро отозвался на это только сухим «может быть», Франческа же шепнула, что мне некстати воображать себя умнее и знающее Дженаро. Я почтительно замолчал и стушевался.
Вечером, незадолго до Ave Maria, мы сидели с Франческой на балконе гостиницы. Фабиани гулял с Дженаро, и мне было предоставлено занимать синьору.
— Что за дивная игра красок! — начал я, указывая на молочно-белое море, начинавшееся у конца улицы, вымощенной широкими плитами лавы, и уходившее в пурпурную сияющую даль. Горы были окрашены в тёмно-синий цвет; такого богатства красок я не видывал в Риме.
— Облако уже пожелало нам fellissima notte! — сказала Франческа, указывая на облачко, отдыхавшее на горе выше разбросанных по ней вилл и оливковых лесов, но гораздо ниже древнего замка, достигавшего зубцами своих башен почти до самой вершины горы.
— Вот где хотел бы я жить! — сказал я. — Обитать высоко над облаками и оттуда любоваться вечно изменчивою красою моря!
— Да, там бы ты мог импровизировать на просторе! — улыбаясь, ответила Франческа. — Только никто не услышал бы тебя там, а это, ведь, было бы для тебя большим лишением, Антонио!
