и докторъ были заняты только мною; Франческа даже заговорила о моемъ прекрасномъ дарованіи и назвала меня поэтомъ. Докторъ же, узнавъ, что я и импровизаторъ Ченчи—одно лицо, сталъ разсказывать, въ какомъ восторгѣ были всѣ слышавшіе меня друзья его. Вѣтеръ дулъ попутный, и мы, вмѣсто того, чтобы выйти въ Сорренто и затѣмъ сухимъ путемъ направиться въ Неаполь, какъ рѣшено было сначала, поплыли прямо въ Неаполь.
У себя дома я нашелъ три письма. Одно было отъ Федериго; онъ вчера уѣхалъ дня на три въ Искію; это меня огорчило,—я не могъ даже проститься съ нимъ, такъ какъ отъѣздъ нашъ былъ назначенъ на завтра. Второе письмо было принесено мнѣ, по словамъ швейцара, на другой же день послѣ моего отъѣзда. Я прочелъ его: «Преданное вамъ сердце, желающее вамъ всего хорошаго, ожидаетъ васъ сегодня вечеромъ». Внизу были обозначены улица и номеръ дома, и затѣмъ подписано: «Ваша старая подруга». Третье письмо было написано тѣмъ же почеркомъ и пришло только вчера. «Приходите, Антоніо! Потрясеніе, вызванное нашею послѣднею несчастною встрѣчею, теперь прошло. Приходите скорѣе! Смотрите на все, какъ на недоразумѣніе. Все можетъ еще устроиться прекрасно, только не медлите, приходите!» Подпись была та же. Я сразу рѣшилъ, что оба письма были отъ Санты, хотя свиданіе и было назначено ею не въ своемъ домѣ. Я не хотѣлъ больше видѣться съ нею и сейчасъ же написалъ ея мужу коротенькое вѣжливое письмецо, въ которомъ извѣщалъ его о своемъ поспѣшномъ отъѣздѣ изъ Неаполя, не позволяющемъ мнѣ зайти къ нимъ проститься, благодарилъ его и супругу его за доброе отношеніе ко мнѣ и просилъ не забывать меня. Федериго я тоже оставилъ записочку, пообѣщавъ въ ней сообщить ему обо всемъ подробно изъ Рима, такъ какъ теперь я не въ такомъ настроеніи, чтобы писать. Я рѣшилъ никуда не ходить, не желая встрѣтиться съ Бернардо или съ кѣмъ-нибудь изъ моихъ новыхъ друзей, и навѣстилъ только своего доктора. Мы поѣхали къ нему вмѣстѣ съ Фабіани. Жилъ докторъ очень уютно и мило; хозяйствомъ завѣдывала его старшая сестра, старая дѣвушка. Она сразу понравилась мнѣ своею прямотой и сердечностью; глядя на нее, я вспоминалъ старую Доменику, но эта, конечно, стояла куда ниже сестры доктора и по уму, и по образованію.
На слѣдующее утро, послѣднее утро моего пребыванія въ Неаполѣ, я тоскливо устремилъ взоры на Везувій. Увы! густыя облака окутывали его вершину; вулканъ не сказалъ мнѣ ожидаемаго послѣдняго прости! Море было спокойно и гладко, какъ зеркало. Я вспомнилъ свое видѣнье—Лару въ сіяющей голубой пещерѣ. Скоро и все мое пребываніе въ Неаполѣ превратится въ какое-то видѣніе, мелькнувшее въ вѣчность!.. Я схватился за газету. Мнѣ бросилось въ глаза мое имя. Это былъ критическій отчетъ о моемъ дебютѣ. Я жадно принялся читать его. Кри-
и доктор были заняты только мною; Франческа даже заговорила о моём прекрасном даровании и назвала меня поэтом. Доктор же, узнав, что я и импровизатор Ченчи — одно лицо, стал рассказывать, в каком восторге были все слышавшие меня друзья его. Ветер дул попутный, и мы, вместо того, чтобы выйти в Сорренто и затем сухим путём направиться в Неаполь, как решено было сначала, поплыли прямо в Неаполь.
У себя дома я нашёл три письма. Одно было от Федериго; он вчера уехал дня на три в Искию; это меня огорчило, — я не мог даже проститься с ним, так как отъезд наш был назначен на завтра. Второе письмо было принесено мне, по словам швейцара, на другой же день после моего отъезда. Я прочёл его: «Преданное вам сердце, желающее вам всего хорошего, ожидает вас сегодня вечером». Внизу были обозначены улица и номер дома, и затем подписано: «Ваша старая подруга». Третье письмо было написано тем же почерком и пришло только вчера. «Приходите, Антонио! Потрясение, вызванное нашею последнею несчастною встречею, теперь прошло. Приходите скорее! Смотрите на всё, как на недоразумение. Всё может ещё устроиться прекрасно, только не медлите, приходите!» Подпись была та же. Я сразу решил, что оба письма были от Санты, хотя свидание и было назначено ею не в своём доме. Я не хотел больше видеться с нею и сейчас же написал её мужу коротенькое вежливое письмецо, в котором извещал его о своём поспешном отъезде из Неаполя, не позволяющем мне зайти к ним проститься, благодарил его и супругу его за доброе отношение ко мне и просил не забывать меня. Федериго я тоже оставил записочку, пообещав в ней сообщить ему обо всём подробно из Рима, так как теперь я не в таком настроении, чтобы писать. Я решил никуда не ходить, не желая встретиться с Бернардо или с кем-нибудь из моих новых друзей, и навестил только своего доктора. Мы поехали к нему вместе с Фабиани. Жил доктор очень уютно и мило; хозяйством заведовала его старшая сестра, старая девушка. Она сразу понравилась мне своею прямотой и сердечностью; глядя на неё, я вспоминал старую Доменику, но эта, конечно, стояла куда ниже сестры доктора и по уму, и по образованию.
На следующее утро, последнее утро моего пребывания в Неаполе, я тоскливо устремил взоры на Везувий. Увы! густые облака окутывали его вершину; вулкан не сказал мне ожидаемого последнего прости! Море было спокойно и гладко, как зеркало. Я вспомнил своё виденье — Лару в сияющей голубой пещере. Скоро и всё моё пребывание в Неаполе превратится в какое-то видение, мелькнувшее в вечность!.. Я схватился за газету. Мне бросилось в глаза моё имя. Это был критический отчёт о моём дебюте. Я жадно принялся читать его. Кри-
