Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/206

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


нія.—Спой лучше въ другой разъ, когда самъ почувствуешь влеченіе. Не знаю, Антоніо, отчего, но я смотрю на тебя совсѣмъ не такъ, какъ на другихъ мужчинъ! Тебѣ я могу высказать все, что думаю, все равно, какъ отцу или матери.—Она, видно, довѣряла мнѣ также, какъ и я ей. А многое хотѣлось мнѣ ей довѣрить! Однажды вечеромъ я и разсказалъ ей кое-что изъ своихъ дѣтскихъ воспоминаній: о приключеніи въ катакомбахъ, о праздникѣ цвѣтовъ въ Дженцано и о смерти моей матери, попавшей подъ карету Eccellenza. Фламинія никогда не слыхала объ этомъ.

— Господи!—вскричала она.—Значитъ, мы виноваты въ твоемъ несчастьи, бѣдный Антоніо!—Она взяла меня за руку и съ состраданіемъ поглядѣла на меня. Старая Доменика очень заинтересовала ее, и она спросила, часто-ли я навѣщаю старушку. Я со стыдомъ признался, что въ послѣдніе годы едва-ли побывалъ у нея больше двухъ разъ; за то я часто видѣлся съ ней въ Римѣ и всякій разъ дѣлился съ нею своими маленькими средствами, но объ этомъ, конечно, не стоило и упоминать.

Фламинія ежедневно просила меня разсказать ей что-нибудь еще, и я, наконецъ, разсказалъ ей исторію всей своей жизни, разсказалъ и о Бернардо, и объ Аннунціатѣ. Она слушала меня, не сводя съ меня своего кроткаго, невиннаго взгляда, проникавшаго мнѣ прямо въ душу, и напоминавшаго мнѣ, что меня слушаетъ сама невинность. Поэтому, передавая ей исторію своего пребыванія въ Неаполѣ, я лишь слегка коснулся тѣневыхъ его сторонъ. Но, какъ ни осторожно разсказалъ я ей о Сантѣ, этой змѣѣ-искусительницѣ, встрѣченной мною въ раю, дѣвушка всетаки содрогнулась отъ ужаса.—Нѣтъ, нѣтъ, туда бы я не желала попасть! Ни чудное море, ни эта огнедышащая гора не могутъ искупить всей грѣховности и порочности этого города. Ты добръ и благочестивъ, потому Мадонна и защитила тебя!—Я вспомнилъ объ изображеніи Божьей Матери, упавшемъ на меня со стѣны въ ту минуту, когда уста мои слились съ устами Санты. Но этого я не могъ разсказать Фламиніи; назвала-ли бы она меня добрымъ и благочестивымъ, если бы узнала объ этомъ? Да, я былъ такъ же грѣшенъ, какъ и всѣ люди; обстоятельства и милость Божьей Матери спасли меня, самъ же я въ минуту искушенія былъ слабъ, какъ и всѣ, кого я зналъ. Лара, напротивъ, очень понравилась Фламиніи по моему описанію.—Да,—сказала она:—только Лара и могла явиться тебѣ въ томъ чудномъ мѣстѣ! Я такъ хорошо представляю себѣ и ее, и эту сіяющую пещеру, гдѣ ты въ послѣдній разъ видѣлъ ее!—Аннунціатѣ же она какъ-то не хотѣла отдать должнаго.—Какъ она могла полюбить этого гадкаго Бернардо? Я бы и не хотѣла, впрочемъ, чтобы она сдѣлалась твоею женой. Женщина, выступающая передъ толпой, женщина… Нѣтъ, я не могу хорошенько высказать того, что чувствую!.. Но, какъ она тамъ ни хороша, ни умна, ни талантлива

Тот же текст в современной орфографии

ния. — Спой лучше в другой раз, когда сам почувствуешь влечение. Не знаю, Антонио, отчего, но я смотрю на тебя совсем не так, как на других мужчин! Тебе я могу высказать всё, что думаю, всё равно, как отцу или матери. — Она, видно, доверяла мне также, как и я ей. А многое хотелось мне ей доверить! Однажды вечером я и рассказал ей кое-что из своих детских воспоминаний: о приключении в катакомбах, о празднике цветов в Дженцано и о смерти моей матери, попавшей под карету Eccellenza. Фламиния никогда не слыхала об этом.

— Господи! — вскричала она. — Значит, мы виноваты в твоём несчастье, бедный Антонио! — Она взяла меня за руку и с состраданием поглядела на меня. Старая Доменика очень заинтересовала её, и она спросила, часто ли я навещаю старушку. Я со стыдом признался, что в последние годы едва ли побывал у неё больше двух раз; зато я часто виделся с ней в Риме и всякий раз делился с нею своими маленькими средствами, но об этом, конечно, не стоило и упоминать.

Фламиния ежедневно просила меня рассказать ей что-нибудь ещё, и я, наконец, рассказал ей историю всей своей жизни, рассказал и о Бернардо, и об Аннунциате. Она слушала меня, не сводя с меня своего кроткого, невинного взгляда, проникавшего мне прямо в душу, и напоминавшего мне, что меня слушает сама невинность. Поэтому, передавая ей историю своего пребывания в Неаполе, я лишь слегка коснулся теневых его сторон. Но, как ни осторожно рассказал я ей о Санте, этой змее-искусительнице, встреченной мною в раю, девушка всё-таки содрогнулась от ужаса. — Нет, нет, туда бы я не желала попасть! Ни чудное море, ни эта огнедышащая гора не могут искупить всей греховности и порочности этого города. Ты добр и благочестив, потому Мадонна и защитила тебя! — Я вспомнил об изображении Божьей Матери, упавшем на меня со стены в ту минуту, когда уста мои слились с устами Санты. Но этого я не мог рассказать Фламинии; назвала ли бы она меня добрым и благочестивым, если бы узнала об этом? Да, я был так же грешен, как и все люди; обстоятельства и милость Божьей Матери спасли меня, сам же я в минуту искушения был слаб, как и все, кого я знал. Лара, напротив, очень понравилась Фламинии по моему описанию. — Да, — сказала она: — только Лара и могла явиться тебе в том чудном месте! Я так хорошо представляю себе и её, и эту сияющую пещеру, где ты в последний раз видел её! — Аннунциате же она как-то не хотела отдать должного. — Как она могла полюбить этого гадкого Бернардо? Я бы и не хотела, впрочем, чтобы она сделалась твоею женой. Женщина, выступающая перед толпой, женщина… Нет, я не могу хорошенько высказать того, что чувствую!.. Но, как она там ни хороша, ни умна, ни талантлива