Страница:Андерсен-Ганзен 3.pdf/220

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


заколочены досками, прибитыми къ вызолоченнымъ полусгнившимъ карнизамъ. Да, все исполинское тѣло города какъ будто готово было распасться на части! Жутко было глядѣть! Колокола умолкли, и воцарилась мертвая тишина; слышались только всплески воды подъ веслами; до сихъ поръ я еще не видалъ живой души; великолѣпная Венеція лежала на волнахъ, какъ мертвый лебедь. Мы свернули въ другую улицу; здѣсь черезъ каналъ были переброшены узенькіе каменные мостики; здѣсь, наконецъ, я увидѣлъ и людей, шмыгавшихъ надъ нашими головами между домами или сквозь самые дома, такъ какъ улицъ тутъ я не видалъ.

— Гдѣ же здѣсь ходятъ?—спросилъ я своего гондольера, и онъ указалъ рукою на узенькіе проходы между домами. Люди, живущіе визави, въ шестомъ этажѣ, могли протянуть изъ оконъ другъ другу руки; по самымъ же проходамъ внизу едва могли пробираться въ рядъ двое—трое; ни одинъ солнечный лучъ не проникалъ въ эти лазейки. Но вотъ мы проѣхали это мѣсто, и дальше все опять погрузилось въ мертвую тишину. Такъ вотъ какова, Венеція, невѣста моря, владычица міра! Я увидѣлъ роскошную площадь св. Марка. «Вотъ гдѣ оживленіе!» говорили мнѣ. Но какое же сравненіе съ Неаполемъ, даже съ Римомъ и его многолюдною Корсо! А, между тѣмъ, площадь св. Марка все же сердце Венеціи, которое еще бьется. Книжные и эстампные магазины и галантерейныя лавки украшали длинныя сводчатыя галлереи, но особеннаго оживленія въ нихъ не было замѣтно. Нѣсколько грековъ и турокъ въ пестрыхъ одѣяніяхъ и съ длинными трубками во рту молча сидѣли у дверей кофеенъ. Солнечные лучи играли на золотыхъ куполахъ храма св. Марка и на великолѣпныхъ бронзовыхъ коняхъ надъ порталомъ. На красныхъ мачтахъ Кипра, Кандіи и Мореи висѣли безъ движенія флаги. На большой площади кишмя кишѣли голуби. Я побывалъ и на мосту Ріальто, главной артеріи города, говорящей, что въ немъ еще есть жизнь. Скоро я понялъ сердцемъ величавую картину печали Венеціи; въ ней какъ будто отражалась моя собственная печаль. Мнѣ казалось, что я все еще на морѣ, только пересѣлъ съ маленькаго корабля на большой, вродѣ ковчега. Когда насталъ вечеръ, взошла луна, и отъ домовъ потянулись длинныя дрожащія тѣни, я почувствовалъ себя какъ-то болѣе освоившимся съ окружающею обстановкою; только въ полночный часъ появленія привидѣній могъ я, наконецъ, приглядѣться къ мертвой невѣстѣ моря. Я стоялъ у открытаго окна, черная гондола быстро скользила по темной водѣ, освѣщенной кое-гдѣ лучами мѣсяца. Я вспомнилъ пѣсню матроса о любви и поцѣлуяхъ, и въ душѣ у меня поднялось горькое чувство противъ Аннунціаты, которая могла предпочесть мнѣ легкомысленнаго Бернардо. И за что? Можетъ быть, именно за его пикантное легкомысліе! Вотъ каковы женщины! Я сердился даже на кроткую, невинную Фламинію.

Тот же текст в современной орфографии

заколочены досками, прибитыми к вызолоченным полусгнившим карнизам. Да, всё исполинское тело города как будто готово было распасться на части! Жутко было глядеть! Колокола умолкли, и воцарилась мёртвая тишина; слышались только всплески воды под вёслами; до сих пор я ещё не видал живой души; великолепная Венеция лежала на волнах, как мёртвый лебедь. Мы свернули в другую улицу; здесь через канал были переброшены узенькие каменные мостики; здесь, наконец, я увидел и людей, шмыгавших над нашими головами между домами или сквозь самые дома, так как улиц тут я не видал.

— Где же здесь ходят? — спросил я своего гондольера, и он указал рукою на узенькие проходы между домами. Люди, живущие визави, в шестом этаже, могли протянуть из окон друг другу руки; по самым же проходам внизу едва могли пробираться в ряд двое-трое; ни один солнечный луч не проникал в эти лазейки. Но вот мы проехали это место, и дальше всё опять погрузилось в мёртвую тишину. Так вот какова, Венеция, невеста моря, владычица мира! Я увидел роскошную площадь св. Марка. «Вот где оживление!» говорили мне. Но какое же сравнение с Неаполем, даже с Римом и его многолюдною Корсо! А, между тем, площадь св. Марка всё же сердце Венеции, которое ещё бьётся. Книжные и эстампные магазины и галантерейные лавки украшали длинные сводчатые галереи, но особенного оживления в них не было заметно. Несколько греков и турок в пёстрых одеяниях и с длинными трубками во рту молча сидели у дверей кофеен. Солнечные лучи играли на золотых куполах храма св. Марка и на великолепных бронзовых конях над порталом. На красных мачтах Кипра, Кандии и Мореи висели без движения флаги. На большой площади кишмя кишели голуби. Я побывал и на мосту Риальто, главной артерии города, говорящей, что в нём ещё есть жизнь. Скоро я понял сердцем величавую картину печали Венеции; в ней как будто отражалась моя собственная печаль. Мне казалось, что я всё ещё на море, только пересел с маленького корабля на большой, вроде ковчега. Когда настал вечер, взошла луна, и от домов потянулись длинные дрожащие тени, я почувствовал себя как-то более освоившимся с окружающею обстановкою; только в полночный час появления привидений мог я, наконец, приглядеться к мёртвой невесте моря. Я стоял у открытого окна, чёрная гондола быстро скользила по тёмной воде, освещённой кое-где лучами месяца. Я вспомнил песню матроса о любви и поцелуях, и в душе у меня поднялось горькое чувство против Аннунциаты, которая могла предпочесть мне легкомысленного Бернардо. И за что? Может быть, именно за его пикантное легкомыслие! Вот каковы женщины! Я сердился даже на кроткую, невинную Фламинию.