губы стали еще тоньше, а все лицо обратилось какъ бы въ одну сплошную веснушку.
Петьку дрожь пробрала отъ такихъ ужасныхъ словъ, а юный Массенъ считалъ себя правѣе праваго, разсуждая: «Развѣ не жестоко со стороны родителей и учителей заставлять человѣка терять свои лучшіе годы, свою золотую молодость, зубря грамматику и никому не нужныя имена и числа вмѣсто того, чтобы наслаждаться свободой, дышать полною грудью, бродить съ ружьемъ за плечами, какъ настоящій охотникъ! То-то было бы раздолье! Такъ нѣтъ, знай сиди взаперти и зѣвай надъ книгой по приказу господина Габріэля, терпи упреки въ лѣности и получай дурныя отмѣтки, о которыхъ еще отписываютъ родителямъ! Ка́къ же послѣ этого господинъ Габріэль не негодяй?!»
— И онъ дерется линейкой!—подхватилъ Примусъ, повидимому вполнѣ согласный съ Массеномъ. Невесело было Петькѣ слушать такія рѣчи. Но ему не пришлось отвѣдать линейки,—онъ былъ почти мужчина на видъ, какъ сказала хозяйка; не бранили его и за лѣность,—онъ не лѣнился. Съ нимъ стали заниматься отдѣльно, и скоро онъ перегналъ и Массена и Примуса.
— У него есть способности!—говорилъ господинъ Габріэль.
— И видно, что онъ прошелъ балетную школу!—прибавляла хозяйка.
— Надо залучить его въ наше общество!—сказалъ аптекарь, который больше интересовался любительскимъ кружкомъ города, нежели своей аптекой. Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: «Его укусилъ бѣшеный актеръ, оттого онъ съ ума и сходитъ по театру!»—Онъ просто рожденъ «первымъ любовникомъ»!—продолжалъ аптекарь.—Года черезъ два изъ него выйдетъ такой Ромео! Да я думаю, если хорошенько загримировать его, да придѣлать ему усики, онъ и нынѣшнею зимою отлично сыграетъ Ромео.
Юлію должна была играть дочка аптекаря, «большой драматическій талантъ», по словамъ отца, «писанная красавица», по словамъ матери. Госпожа Габріэль могла сыграть кормилицу, а самъ аптекарь, исполнявшій обязанности и директора и режиссера, хотѣлъ взять на себя роль аптекаря; она хоть и маленькая, но первой важности. Все зависѣло теперь отъ позволенія господина Габріэля. Разрѣшитъ-ли онъ Петькѣ играть? Надо было постараться «обойти» его черезъ госпожу Габріэль, а для этого требовалось сначала умаслить ее. Ну, на это-то аптекаря было взять!—Вы просто рождены для роли кормилицы!—говорилъ онъ, искренно воображая, что этимъ страсть какъ льститъ ей.—Это, собственно говоря, самая здоровая роль въ пьесѣ! И веселая роль! Безъ нея нельзя было бы досмотрѣть пьесу,—такая она печальная! А въ васъ, madame Габріэль, такъ и бьютъ ключомъ нужныя живость и веселость!
губы стали ещё тоньше, а всё лицо обратилось как бы в одну сплошную веснушку.
Петьку дрожь пробрала от таких ужасных слов, а юный Массен считал себя правее правого, рассуждая: «Разве не жестоко со стороны родителей и учителей заставлять человека терять свои лучшие годы, свою золотую молодость, зубря грамматику и никому не нужные имена и числа вместо того, чтобы наслаждаться свободой, дышать полною грудью, бродить с ружьём за плечами, как настоящий охотник! То-то было бы раздолье! Так нет, знай сиди взаперти и зевай над книгой по приказу господина Габриэля, терпи упрёки в лености и получай дурные отметки, о которых ещё отписывают родителям! Как же после этого господин Габриэль не негодяй?!»
— И он дерётся линейкой! — подхватил Примус, по-видимому вполне согласный с Массеном. Невесело было Петьке слушать такие речи. Но ему не пришлось отведать линейки, — он был почти мужчина на вид, как сказала хозяйка; не бранили его и за леность, — он не ленился. С ним стали заниматься отдельно, и скоро он перегнал и Массена и Примуса.
— У него есть способности! — говорил господин Габриэль.
— И видно, что он прошёл балетную школу! — прибавляла хозяйка.
— Надо залучить его в наше общество! — сказал аптекарь, который больше интересовался любительским кружком города, нежели своей аптекой. Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: «Его укусил бешеный актёр, оттого он с ума и сходит по театру!» — Он просто рождён «первым любовником»! — продолжал аптекарь. — Года через два из него выйдет такой Ромео! Да я думаю, если хорошенько загримировать его, да приделать ему усики, он и нынешнею зимою отлично сыграет Ромео.
Юлию должна была играть дочка аптекаря, «большой драматический талант», по словам отца, «писанная красавица», по словам матери. Госпожа Габриэль могла сыграть кормилицу, а сам аптекарь, исполнявший обязанности и директора и режиссёра, хотел взять на себя роль аптекаря; она хоть и маленькая, но первой важности. Всё зависело теперь от позволения господина Габриэля. Разрешит ли он Петьке играть? Надо было постараться «обойти» его через госпожу Габриэль, а для этого требовалось сначала умаслить её. Ну, на это-то аптекаря было взять! — Вы просто рождены для роли кормилицы! — говорил он, искренно воображая, что этим страсть как льстит ей. — Это, собственно говоря, самая здоровая роль в пьесе! И весёлая роль! Без неё нельзя было бы досмотреть пьесу, — такая она печальная! А в вас, madame Габриэль, так и бьют ключом нужные живость и весёлость!
