позволите? Mademoiselle согласна, если вы позволите!» Петька состроилъ вѣжливую мину, но не сказалъ ни слова, и Феликсъ умчалъ дочку аптекаря, бывшую царицею бала. Слѣдующій танецъ опять танцовалъ съ нею онъ.
— А гросфатеръ вы подарите мнѣ?—спросилъ Петька, блѣдный отъ волненія.
— Да, да!—отвѣтила она, очаровательно улыбаясь.
— Ну, не захотите же вы отбивать у меня даму!—сказалъ Феликсъ, стоявшій тутъ же.—Это не по дружески, а мы съ вами, вѣдь, старые друзья. Вы сказали, что очень довольны нашей встрѣчей, такъ не отнимайте же у меня удовольствія вести mademoiselle къ столу!—Съ этими словами онъ обнялъ Петьку за талію и, смѣясь, прикоснулся лбомъ къ его лбу.—Уступаете? Не правда-ли?
— Нѣтъ!—отвѣтилъ Петька, гнѣвно сверкая глазами.
Феликсъ шутливо приподнялъ плечи и закруглилъ локти, словно желая изобразить лягушку, готовую прыгнуть, и сказалъ:—Вы вполнѣ правы, молодой человѣкъ! То же самое сказалъ бы и я, если бы танецъ былъ обѣщанъ мнѣ!—И онъ, отвѣсивъ своей дамѣ изящный поклонъ, отошелъ въ сторону. Но, немного погодя, когда Петька стоялъ въ углу, поправляя свой бантикъ, Феликсъ опять подошелъ къ нему, обнялъ его за шею и съ самымъ заискивающимъ взглядомъ сказалъ:—Ну, будьте умницей! И моя мать, и ваша матушка, и ваша бабушка—всѣ скажутъ, что такъ могли поступить только вы! Я уѣзжаю завтра, и умру сегодня отъ скуки, если не буду сидѣть за столомъ рядомъ съ молодою барышней! Мой милый, единственный другъ, уступите!—Тутъ ужъ единственный другъ не устоялъ и самъ подвелъ Феликса къ красавицѣ.
Занялся день, когда гости пробста стали разъѣзжаться. Вся семья господина Габріэля ѣхала въ одной повозкѣ, и всѣ дремали, кромѣ Петьки и хозяйки. Она говорила о молодомъ сынкѣ богатаго коммерсанта, другѣ Петьки. Она, вѣдь, слышала, какъ тотъ сказалъ, чокаясь съ Петькой: «Выпьемъ, дружище, за здоровье вашей матушки и бабки!»—Въ этихъ словахъ было столько галантной небрежности!—восхищалась госпожа Габріэль.—Сразу видно, что онъ изъ богатаго, знатнаго семейства! Куда намъ всѣмъ до него! Сторонись, да и все тутъ!—Петька ничего не сказалъ на это, но слова ея легли ему на сердце тяжелымъ камнемъ. Вечеромъ, улегшись въ постель, онъ не могъ заснуть; въ ушахъ у него все раздавалось: «Сторонись, да и все тутъ!» Онъ такъ и сдѣлалъ, посторонился передъ богачомъ! И все потому, что самъ родился въ бѣдности, обязанъ всѣмъ милости одного изъ такихъ богачей. А развѣ они лучше бѣдныхъ? И почему бы имъ быть лучше? И изъ глубины его души поднялось нехорошее чувство, которое бы очень огорчило
позволите? Mademoiselle согласна, если вы позволите!» Петька состроил вежливую мину, но не сказал ни слова, и Феликс умчал дочку аптекаря, бывшую царицею бала. Следующий танец опять танцевал с нею он.
— А гросфатер вы подарите мне? — спросил Петька, бледный от волнения.
— Да, да! — ответила она, очаровательно улыбаясь.
— Ну, не захотите же вы отбивать у меня даму! — сказал Феликс, стоявший тут же. — Это не по-дружески, а мы с вами, ведь, старые друзья. Вы сказали, что очень довольны нашей встречей, так не отнимайте же у меня удовольствия вести mademoiselle к столу! — С этими словами он обнял Петьку за талию и, смеясь, прикоснулся лбом к его лбу. — Уступаете? Не правда ли?
— Нет! — ответил Петька, гневно сверкая глазами.
Феликс шутливо приподнял плечи и закруглил локти, словно желая изобразить лягушку, готовую прыгнуть, и сказал: — Вы вполне правы, молодой человек! То же самое сказал бы и я, если бы танец был обещан мне! — И он, отвесив своей даме изящный поклон, отошёл в сторону. Но, немного погодя, когда Петька стоял в углу, поправляя свой бантик, Феликс опять подошёл к нему, обнял его за шею и с самым заискивающим взглядом сказал: — Ну, будьте умницей! И моя мать, и ваша матушка, и ваша бабушка — все скажут, что так могли поступить только вы! Я уезжаю завтра, и умру сегодня от скуки, если не буду сидеть за столом рядом с молодою барышней! Мой милый, единственный друг, уступите! — Тут уж единственный друг не устоял и сам подвёл Феликса к красавице.
Занялся день, когда гости пробста стали разъезжаться. Вся семья господина Габриэля ехала в одной повозке, и все дремали, кроме Петьки и хозяйки. Она говорила о молодом сынке богатого коммерсанта, друге Петьки. Она, ведь, слышала, как тот сказал, чокаясь с Петькой: «Выпьем, дружище, за здоровье вашей матушки и бабки!» — В этих словах было столько галантной небрежности! — восхищалась госпожа Габриэль. — Сразу видно, что он из богатого, знатного семейства! Куда нам всем до него! Сторонись, да и всё тут! — Петька ничего не сказал на это, но слова её легли ему на сердце тяжёлым камнем. Вечером, улёгшись в постель, он не мог заснуть; в ушах у него всё раздавалось: «Сторонись, да и всё тут!» Он так и сделал, посторонился перед богачом! И всё потому, что сам родился в бедности, обязан всем милости одного из таких богачей. А разве они лучше бедных? И почему бы им быть лучше? И из глубины его души поднялось нехорошее чувство, которое бы очень огорчило
